вместо них что-то неясное, тяжело, и вдвое невыносимое наваливалось на

него сверху, физически давило на грудь, сковывало движения.

Он понимал, что самое главное сейчас, в его положении было обдумать как

следует все случившееся, попытаться найти хоть какую-то возможность не

246

угодить на зону. Что именно такой финал ему предстоит, не предприми он

никаких мер, было несомненным.

Но думать было трудно, ох как трудно, совершенно невозможно! Этому еще

мешала как всегда некстати накатывающая менжа. Он понимал, что ночь ему

предстоит чудовищная, с бессонницей, холодным потом и жутким отчаянием.

«Вот почему отбирают все перед тем, как сюда запихнуть, - мелькнуло у него.

– Чтобы несчастный не нашел ни одной вещи, с помощью которой можно

лишить себя жизни!.. Это, конечно, самая основная причина того шмона, что

устроил мне этот амбал дежурный!.. Ну и, конечно, то, чтобы помучился

человек без курения, без общения, чтобы помощи ниоткуда не ждал…» - и

Добряков даже воспрянул от таких умозаключений: значит, осталась еще

способность размышлять, значит, не все так безнадежно!

Впрочем, он тут же горько усмехнулся: «Размышляй, не размышляй – что

толку? Мне вот, например, сейчас адвокат нужен как никто другой. А где я

его возьму, когда у меня телефон и тот отняли?»

Однако сама мысль об адвокате показалась ему спасительной. Неважно, что

найти его трудно, практические невозможно. Одно то, что адвокаты имеются

и на них можно рассчитывать в несчастье, уже чуточку приободрило его.

«Так, это уже хорошо, - думал он. – Где его найти, это я еще обмозгую. А

теперь покурить бы неплохо. Как ведь тяжко без курения и без глотка пива!»

Он тяжело встал, подошел к тяжелой двери и тяжело, с большим трудом

стукнул в нее непослушным кулаком. Ощущение было такое, что ударил по

толстенному стволу дерева и ни один листик на нем не колыхнулся. Как же

быть? Он боялся гнева дежурного, но в то же время страсть как хотел курить.

Он снова постучал, уже настойчивее, уже и носком ботинка помог.

Прислушался, подождал еще немного. Хотел было постучать еще раз, но

дверь открылась, покатилась в сторону на своих рельсах и явила взору

Добрякова уже совсем другого милиционера. Этот был щупленьким и

смотрел на узника уже совсем дружелюбно.

«Во как, - удивился Добряков. – Неужто у них такие бывают?»

247

Милиционер молчал и смотрел на него выжидающе.

– Я тут… - растерялся Добряков, но быстро спохватился, понимая, что

медлить не в его интересах, и заговорил увереннее и по делу: - Мне бы

покурить, если можно. Ваш… ну, предшествующий дежурный забрал у меня

сигареты… А мне так покурить хочется… И еще в туалет, если можно…

– Можно, чего же, - кивнул новый дежурный. – Выходите, туалет сразу тут, -

он провел рукой в сторону от двери.

Добряков перешагнул порог и увидел дверь с прибитой к ней табличкой

«Туалет».

– Заходите, - даже не скомандовал а мягким голосом пригласил милиционер. –

Только дверь не закрывайте, я должен вас видеть. Таковы правила.

– Хорошо, спасибо, - согласился Добряков и шагнул к унитазу. Все время, пока он справлял нужду, милиционер стоял сзади и смотрел за ним. Когда

Добряков нажал кнопку на унитазе и вышел, дежурный так же дружелюбно

сказал:

– Входите обратно, сигареты я сейчас принесу.

Принес он не только сигареты, но и (вот чудеса!) пустую жестяную

коробочку из-под консервов.

– Это в качестве пепельницы, - пояснил он. – Только, знаете, курите поближе

к окошку, чтобы дым лучше вытягивался, ладно?

Добряков опешил: здесь, оказывается, еще и его согласия спрашивали! Но

возражать, конечно, не стал, а поблагодарил и закурил, приблизившись к

окошку. Дверь закрылась.

«Интересно, а позвонить мне он разрешит? – воодушевился Добряков. – Я

ведь имею право на один звонок. Имею, точно. Только вот кому звонить-то?

Матери в Сибирь? Расстраивать только, отец и так плох. Кому еще и надо ли

вообще?» - он снова приуныл, понимая, что вряд ли кто-нибудь сможет