всхлипывания, тут же перешедшие в истерические рыдания.

– Что это? – недоуменно воззрилась Зина на Добрякова.

Он побелел, как стенка, и выскочил в прихожую. Но оттуда, оттолкнув

хозяина, навстречу Зине уже вылетела растрепанная Тоня и, рыдая,

выкрикивала ей в лицо:

– Я здесь не останусь!.. И я ему никакая не сестра!.. Я думала, у него ко мне

серьезно!..А он… а он… - и, не выдержав, она разревелась в полный голос, закрыла лицо руками и уткнулась в стену.

– Во-о-т оно что! – протянула Зина и укоризненно посмотрела на Добрякова. –

Выходит, товарищ старший лейтенант, вы у нас записной Дон Жуан? За двумя

зайцами устремились? От добра добра решили поискать? Ну, орел! А какого

благородного из себя корчил! Руку и сердце предлагал! Что же вы, ваше

благородие, так неблагородно поступаете с этой девочкой, а? Заморочили ей

мозги, а сами на два фронта?

– Зина, это не так… - торопливо, невпопад залепетал Добряков, преграждая

ей дорогу, но Зина настойчиво протискивалась к двери, уверенно отстраняя

его, ставшего вдруг каким-то ватным и расслабленным.

– Разберитесь в своих чувствах, господин Добряков, - сказала она жестко, поворачивая вертушку замка. – Но попрошу об одном – меня как возможного

претендента на роль супруги больше не рассматривайте.

– Зина. Погоди! – рванулся он к ней, но она уже громко захлопнула за собой

дверь, прямо перед его носом.

237

– Что разревелась? – набросился Добряков на плачущую Тоню. – Кто тебя

просил высовываться, а? Не могла подождать, пока она уйдет? Слышала ведь, что она собирается! Что молчишь-то? – он резко отдернул ее от стены,

повернул лицом к себе и увидел ее слезы - они скопились в уголках глаз и

напоминали бездонное озеро. Озеро печали.

– Эх ты, - оттолкнул он ее и равнодушно побрел на кухню. Безвольно

плюхнулся на табурет и пробормотал на удивление спокойно:

– Ты хоть понимаешь, что испортила мне жизнь? Что с этой женщиной все

кончено, что она мне никогда не простит? А я ее, между прочим, люблю!..

– Я ухожу, прости меня… Мне все ясно, не стану вам мешать, - Тоня быстро

засобиралась, вслепую тыкала левой ногой в туфлю, никак не могла попасть.

Добряков вышел в прихожую и молча смотрел на нее.

– Ладно, - сказал устало. – Ты на меня не сердись. Я сам, видно, запутался по

жизни… На всякий случай оставь свой номер.

– На всякий случай? – взвилась она, метнув гневный взгляд. – На какой такой

«всякий»? На случай, если тебя опять на хер пошлют? Нет уж, выкручивайся, как знаешь! Подлец! – и она, так и не попав ногой в туфлю, схватила ее, запихала в сумочку и выбежала на площадку.

– Достали вы меня! – проскрипел Добряков и вернулся на кухню. На столе

стояли две початые бутылки и одна нетронутая.

– Хоть это хорошо, - вздохнул он, взял с полки граненый стакан и наполнил

его под завязку из двух початых бутылок. Выдохнув, залпом выпил и закурил, глядя в окно. Видел, как быстро-быстро пробежала Тоня и скрылась за углом

соседнего дома.

«Даже не спросил адреса ее тетки, - спохватился Добряков. – Да ладно, на что

она мне, по большому счету?»

238

В голове замутилось, мысли наперебой замелькали туда-сюда. Он откупорил

полную бутылку, налил еще один стакан, снова выпил. Решительности

прибывало.

– Нет, так быть не должно… так не может оставаться… Я к ней питаю… -

бормотал он, накидывая на плечи ветровку и обуваясь в старые растоптанные

башмаки, в которых сам для себя положил выходить разве что за картошкой.

Но другие на глаза ему не попались, он махнул рукой, выскочил из квартиры

и выбежал на улицу, забыв запереть дверь на ключ.

Куда он направлялся, он и сам не знал хорошенько. Ему думалось, что он

идет к Зине, что явится, кинется ей в ноги, поплачет. А она – она, конечно, простит… Она добрая… Она великодушная…

Ноги сами привели его к ее подъезду. Он позвонил в домофон, долго ждал, прислушиваясь. В голове мутилось, ожидание казалось бесконечным.

– Кто? – раздался, наконец, голос ее сына.

– Витя, это я, Егор, - почти закричал Добряков. – Мама дома?

– Нету ее.

– А где она?