женится и станет отрезанным ломтем. Скажу откровенно – ты мне нравишься

и мне бы хотелось видеть в тебе друга, близкого человека. А потому и

относиться к тебе хочу соответственно. Впрочем, тебе решать. То, что я

заплатила адвокату, вовсе не значит, что я покупаю твою дружбу. Можешь

отказаться, если не нравится. Ну так как? – она еще раз пристально

посмотрела на него и долго не отводила взгляда, ожидая ответа.

– Если ты это серьезно, - растерянно улыбнулся Добряков, - то я, конечно, согласен. У меня, в общем-то, тоже нет близких.

– Отец с матерью живы? – спросила она.

– Живы, - кивнул он, - но они далеко, в Сибири.

– Давно не был у них?

– У-у, - протянул он.

– Ясно. Надо будет съездить.

– Но у меня… - замялся он.

– Знаю, нет денег. Это поправимо. Поедем вместе. Дорогу оплачиваю. В

качестве близкого друга. Идет? – и она еще раз лукаво посмотрела на него.

– Да я хоть сегодня. Давно собирался. И родители рады будут, - зачастил он. –

Но ты так говоришь, будто это, - он сделал паузу, - будто оно уже позади…

– Считай, что позади! – отмахнулась Зина. – Это такие ушлые ребята, что

самого черта оправдают. Только денежек им подкидывай!

– Сколько же ты дала ему все-таки? – не унимался Добряков.

267

– Я, кажется, сказала – ни слова об этом! – Зина попыталась сделать суровое

лицо, но суровости не вышло, и лицо расплылось в широкой улыбке.

– Дала сколько дала, - уже мягче сказала она. – Не обидится, я думаю. Твое

дело теперь меня слушаться. Сейчас придем, обговорим все как следует.

Они уже входили в магазин….

За столом у Зины, после двух выпитых стопок, речь зашла о наиболее

безопасном маршруте, которым Добрякову следовало ходить к следователю.

– Чтобы твой сосед не увидел тебя как-нибудь случайно, - советовала

разгоряченная Зина, - будешь мой дом обходить с другой стороны, подальше

от киоска, где он постоянно гужуется. Это чуть подальше, но зато безопаснее.

Потом наперерез через сквер. На первой остановке не садись, только на

следующей, на дальнем конце детской площадки. И выходить там же будешь

и тем же путем назад. Понял?

– Понял, - кивал головой Добряков.

– А раз понял – цеди по третьей, - командовала она. – Видишь, как быстро мы

под это дело выработали стратегию! Мужик-то ты не глупый, вот только

иногда голова у тебя без хозяина…

Добряков согласно кивнул, налил еще по стопке и в душе почти наверняка

уверился, что с такой защитницей стоит и побороться.

– А если я вдруг, ну, ненароком как-нибудь все-таки увижу его? – спросил он.

– А ты его так или иначе увидишь, - ответила Зина.

– Как это? – даже испугался Добряков.

– Да не менжуйся ты так! – рассмеялась она. – Увидишь, говорю, потому, что

так или иначе, а следовательша назначит вам очную ставку.

268

– Зачем? – напряжение не отпускало его.

– Чтобы выяснить все обстоятельства дела, уяснить себе, кто из вас врет или

наговаривает лишнего. Но тебе это только на руку. Можешь на этой ставке

рассказать все – как он тебя, вернее – меня, оскорбил, как ты постоял за мою

честь. Главное – побольше эмоций, чтобы нагляднее было.

Он угрюмо молчал.

– Что, страшно? – спросила она, зажевывая водку огурцом. – А размахивать

кулаками не страшно было? Нет, дружок, раз уж попался, имей мужество

постоять за себя. На войне, поди, так не робел?

– На войне – другое, - возразил он. – Там думать особенно не приходилось.

Перед тобой враг. Или ты его, или… совсем наоборот…

– И тут то же самое, смею тебя уверить! Только мозги придется подключить.

Вот посмотришь, едва ты проявишь напористость, как твой сосед запаникует

и даст попятный. Только с самого первого раза сумей выставить его

обидчиком. По-военному говоря, лучшая оборона – атака. Так, кажется?

– Так, - кивнул Добряков.

– Ну вот и договорились. Давай еще по одной, и я схожу к тебе за вещами.

Они выпили, и Добряков рассказал, что принести из вещей и белья.

– Прими пока ванну, - посоветовала Зина, сворачивая большую

хозяйственную сумку. – И можешь лечь отдохнуть. Кровать знаешь где. Я