– Ну что, подумала?

– Да что думать-то? – твердо и уже вполне членораздельно произнесла Зина.

Хмель понемногу улетучивался, хотелось курить. Она открыла пачку,

вытянула сигарету и прикурила.

– Ты вот говоришь, что все документы подписаны, - начала она, по-прежнему

не глядя ему в глаза. – А сам-то хочешь ли, чтобы я у тебя работала? То есть

хочешь ли по-настоящему, а не для того, чтобы отчитаться: вот, мол, работа

ведется, привлекаем свежие силы? Как-то ты клялся, что разведешься, теперь

114

у тебя поездка на носу, и ты наплевал на свое обещание… Трудно тебе

верить, понимаешь?..

– Вот ты о чем, - понимающе кивнул Швец и понурил голову. – Но ведь я

тебе правду сказал насчет командировки. И вполне серьезно предложил

поехать со мной. Почему такая реакция?

– Потому что мне нужно или все, или ничего, - на удивление спокойно

ответила Зина, даже сама поразилась своему спокойствию. – Разрушать твою

семью я, конечно, не собираюсь. Так что выход, естественно, напрашивается

сам собой: мы должны расстаться. А видеть тебя после этого каждый день и

быть под твоим началом – ну к чему это? Согласись.

Швец, понурив голову, молчал.

– Ну вот, молчишь. А обещал-то, обещал!.. Эх ты, Любимка!..- грустно

усмехнулась она.

Константин Генрихович вздрогнул. Он вдруг резко вскинул голову, всей

грудью упал к ней на грудь и начал обнимать и целовать ее – в глаза, в щеки, в губы. Она опешила и попыталась оттолкнуть его, но когда поняла, что

бесполезно, только тихо нашептывала ему в ухо:

– Ну что ты делаешь?.. Прекрати… Люди кругом… Все меня знают…

В тот день они договорились, что работать на кафедре она все-таки будет, а

через полгода он выхлопочет ей загранпаспорт, и они вместе уедут в США.

Она пообещала, и они еще немного посидели в кафе. Швец попросил Зину

больше не пить, и она согласилась: хмель понемногу улетучился, вспоминать

этот кошмар больше не хотелось.

* * *

115

Как она и предполагала, ей поручили вести семинары по введению в

литературоведение для первокурсников. Константин Генрихович снабдил ее

нужными методичками, на первых порах помогал составлять планы занятий,

но месяца через полтора Зина самостоятельно и вполне профессионально

справлялась со всем сама. Первокурсники, вчерашние школьники, еще не

пропитавшиеся как следует студенческим духом, были покладистыми,

исполнительными, старались где собственными мыслительными усилиями, а

где и откровенной зубрежкой освоить материал, не ударить в грязь лицом

перед молоденькой и симпатичной преподавательницей. Ее семинары

проходили интересно и содержательно. В качестве подготовки к будущему

занятию Зина частенько задавала им задания, содержание которых напрямую

не предусматривалось учебной программой, а требовало личных

исследовательских усилий студентов. Например, объявляя темой следующего

занятия писательское мастерство, она предлагала первокурсникам покопаться

в библиотеке и попробовать отыскать работы писателей русского

Серебряного века, того же Андрея Белого или Осипа Мандельштама,

законспектировать их и подготовить небольшое выступление по теории

поэтики рубежа веков с включением цитат. И как правило, на следующем

занятии от желающих выступить отбоя не было. Успевшие выступить (таких

было трое-четверо), считали себя счастливчиками и ходили задрав нос.

Чтобы не обижать остальных, Зина забирала их сочинения домой и к

очередному занятию готовила небольшой обзор выполненных работ.

Присутствовавший на одном из ее занятий Константин Генрихович после

пары пригласил Зину в свой кабинет и слегка пожурил за несоответствие ее

методов программе. Зина внимательно выслушала его, а потом, театрально

положив журнал группы на стол перед профессором и с шутливо-напускным

апломбом заявила:

– Уважаемый Константин Генрихович, вы желали, чтобы именно я вела эти

семинары, и обещали мне всяческую поддержку. Так?.. Не перебивайте,