Шрифт:
Добряков толкнул к ней пачку сигарет, щелкнул зажигалкой. Тоня глубоко
затянулась, выпустила густую тонкую струйку в потолок.
215
– Через девять месяцев Сережка родился, младший. Родился с дебилизмом
первой степени…
Добряков содрогнулся:
– Бог ты мой!
– Бог тут ни при чем, сами виноваты. Теперь вот расплачиваться всю жизнь.
Ребенок-то, может, ничего и не поймет, а каково мне? – Тоня всхлипнула, поперхнулась табачным дымом, закашлялась грудным, тяжелым кашлем.
Когда кашель прекратился, вытерла лицо кухонным полотенцем и спросила
уже спокойнее:
– У тебя можно будет помыться?
– Конечно, что за вопрос! Может, тебе немного выпить еще?
– Да у нас ничего и нету уже.
– Ну, по полстопки еще есть.
– Наливай, я потом еще схожу.
«Ну, вот и напрашиваться не пришлось», - с облегчением вздохнул Добряков
и разлил остатки водки. Они выпили, Тоня встала и спросила:
– Ну, покажешь, куда пройти.
Он провел ее в ванную, принес свежее полотенце.
– Купайся на здоровье, - сказал он. – Если что…
– Что? – она быстро оглянулась на него.
– Ну, если помочь…
– Чем помочь-то? – улыбнулась она.
216
– Спину потереть, например, - он отвел глаза в сторону и пояснил: - У меня
только губка тут, мочалки двуручной нет, спину мыть неудобно будет…
– Я подумаю, - сказала Тоня и дотронулась рукой до его двухдневной щетины:
– Хороший ты человек, спасибо тебе. А спину разрешу потереть, если
скажешь, что у тебя ко мне и вправду все серьезно.
Он ответил сразу, распаляемый нахлынувшими фантазиями:
– Серьезней не бывает.
– Тогда позову. Иди пока.
Он вернулся на кухню, повертел пустую бутылку, подумал о том, когда же
послать Тоню за новой – до или после, и понял, что никаких походов «до» не
получится: другое желание перебарывало в нем сейчас привычную тягу к
спиртному. Это было почти такое же сильное, откровенное желание, какое он
испытал несколько дней назад, вот так же случайно познакомившись с другой
женщиной, с той, которая запросто, с легким сердцем прошлась холодным
равнодушием по его лучшим чувствам.
«А ну ее! – в сердцах сплюнул он. – На мой век хватит. Вон их сколько
попадается каждый день!»
Он выглянул в коридор и прислушался. В ванной шумела вода, доносилось
негромкое пение. «Ну, скоро ты позовешь?» - едва терпел Добряков,
переминаясь с ноги на ногу. Словно услышав его, она громко крикнула из
ванной:
– Егор, иди!
Из ванной он нес ее на руках, завернутую в полотенце. Положил на кровать, откинул одеяло, быстро разделся, расшвыривая вещи в стороны, и только
после этого сорвал с нее полотенце…
217
12
Давным-давно, когда Добряков еще читал книги, в одной из них он встретил
полюбившуюся ему латинскую пословицу «Omne animal triste post coitum»13 и
тогда же выучил ее наизусть. Она поразила его прежде всего лаконизмом: это
ж надо, дивился он, всего пятью короткими словами сказано так много! А
еще удивила своей обескураживающей точностью, угодила, что называется,
не в бровь, а в глаз. В ту пору он вторично развелся и начинал втягиваться в
круговерть случайных связей, редкая из которых приносила ему не то что
вдохновение и окрыленность, а хотя бы полноценное физиологическое
удовлетворение. Каждый раз после бурных объятий он испытывал
опустошенность, усталость и отвращение – к любовнице, к жизни, к самому
интимному акту, так что нередко в его сознании вставал очевидный вопрос: а
стоило ли по большому счету всем этим заниматься, оправдывала ли
минутное удовольствие та выхолащивающая душу апатия, что являлась
всякий раз, когда он, опроставшийся, откидывался в изнеможении на сторону, подальше от разгоряченного тела своей подруги?
Книг он давно уже не читал, довольствуясь в лучшем случае дешевыми
популярными журналами, которые иногда ради кроссвордов покупал в
киосках печати. Бегло пролистывая страницы дешевой бумаги, он ни разу не
встретил в этих журналах ничего хотя бы отдаленно похожего на заученную
пословицу и постепенно вообще потерял охоту к любому чтению. Так же, как