Он снова закурил и посмотрел на мобильный телефон, который положил

утром на подоконник. Сделал глубокую затяжку и снова покосился на

телефон. Взял и начал искать нужный контакт.

«Зачем я это делаю? Выгнала ведь…» - мелькнула мысль, но палец уже

нажимал на кнопку вызова. Послышались долгие гудки. Он почувствовал, как

стучит сердце. Один гудок, другой, третий… Томительное тянулось время.

Телефон прогудел лишь несколько раз, а ему показалось, что он прождал

целую вечность.

«Ну ответь же, ответь!
– мысленно взмолился он. – Все брошу, прибегу, как

распоследний шелудивый пес!.. Эту подругу прогоню, к тебе одной

примчусь…»

223

Телефон прогудел еще несколько раз, потом автоответчик женским голосом

сообщил о том, что абонент в настоящее время не отвечает, и посоветовал

перезвонить позже.

«За что же ты так со мной? – грустно подумал Добряков и сбросил вызов. –

Ведь позже… ты понимаешь… позже может быть поздно! Позже может

вообще ничего больше не быть».

Терзаясь, он вспомнил недавнее утро, когда Зина такая соблазнительная в

шелковом халате с длинными кистями, одной фразой, одним едва заметным

движением ресниц заставила его забыть обо всем на свете. Да, понимал он, в

то утро древняя пословица явно дала осечку, не сработала, и что это было за

наслаждение!

Он подумал о Тоне и понял, что с ней сегодня такого, конечно же, не было, как было позавчера с Зиной, да и впервые за много-много лет. Внешне вес

вроде прошло замечательно: и Тоня вела себя как надо, неравнодушно, и

реагировала адекватно, и сам он тоже получил, что хотел. Но… права все-

таки старая пословица, убийственно холодна в своей непререкаемой правоте.

Не было сегодня того огня, той страсти, того праздника, что был тогда. Не

было красивого халата с длинными кистями…

Сигарета в его руке догорела до фильтра, обожгла пальцы. Он раздраженно

посмотрел на окурок – тонкий столбик пепла подобрался к самому ногтю,

зажелтил несрезанные заусенцы. Добряков бросил окурок в пепельницу,

потянулся за новой сигаретой и заметил, что в пачке она была последней.

«Тьфу ты, забыл ей сказать про сигареты-то! – подосадовал он. – Догадается, нет?» Прикурил и глубоко затянулся.

«Да нет, баба она хорошая, - думал он о Тоне. – Может, и стоит к ней

присмотреться? Пусть даже поживет какое-то время у меня, не жалко. Опять

же два источника денег – это лучше, чем один…»

224

Он тут же автоматически прикинул, что совместных денег с Тоней, вполне

вероятно, им хватит на более длительное время. Другое дело, что она пока

нигде не работает, но это временное, не с пустыми же карманами приехала, раз угощает незнакомых алкашей пивом.

«Но где же она, моя посланка?» - нервно подумал он: полчаса назад

заявившая о себе менжа была уже тут как тут, а от этой навязчивой гостьи, не

откупиться никакими правдами и неправдами.

Опять, в который раз, в закромах его сознания мелькнула мысль о том, что

вполне даже возможно победить эту самозванку. И выход применительно к

нынешнему его состоянию мог быть таким: выпить сто граммов из

принесенной Тоней бутылки, принять снотворное, уснуть. Если проснешься

ночью – выпить еще пятьдесят граммов и снова на боковую. А к утру

достаточно будет тридцати граммов, холодного душа и крепкого кофе, и от

менжи останется одно только досадное воспоминание. Он понимал это умом

и в то же время чувствовал, что не сможет пересилить себя, не в состоянии

просто так, одним волевым усилием отказаться от содержимого красивой

прозрачной бутылки, которую вот-вот принесет его нечаянная и так кстати

подвернувшаяся гостья. Он посмотрел на пустую бутылку «Столичной»,

недавно распитую ими, и нетерпеливо облизнулся.

«Нет, с трезвением придется обождать», - твердо решил он для себя, и сразу

после этой мысли на душе его стало так легко и просторно, как бывает только

при исполнении самых заветных мечтаний.

И словно первая ласточка напряженно чаемой им радости раздался в эту

минуту звонок домофона. Он подскочил и, как на крыльях, метнулся в