дочерью в банк и повезет деньги в строительную фирму.

– Он кому-то еще говорил об этом?

– Откуда мне знать? – пожал плечами Родский. – У Василия Нифонтовича было

много друзей.

– И много врагов? – Суровин так и сверлил собеседника взглядом.

– Совершенно верно, - тяжело вздохнув, подтвердил Родский, видимо тяготясь

подозрениями следователя.

– А в каких отношениях были с ним лично вы?

– В самых доверительных, - ответил Родский. – Василий Нифонтович был мне, как

отец. Я вырос сиротой и когда поступил в университет, он как-то сразу и целиком

взял меня под какую-то недекларируемую опеку, что ли, если можно так сказать…

Нет, он никогда не говорил об этом, но я это чувствовал. И был всегда благодарен

ему...

– Настолько, что, как бы это мягче сказать, позаимствовали у него тезисы

выступления на конференции в Лондоне?
– не отступал Суровин.

– А, это вам Ксения рассказала? – грустно улыбнулся Родский. – Не любит она

меня, это верно, но да это ее право.

21

– А вы, разрешите спросить? Если можно.

– Конечно, можно, - кивнул Родский. – Я люблю ее, - и он в упор, не отрываясь, посмотрел в глаза Суровину.

Тот не выдержал, отвел взгляд и переменил тему:

– Извините, это, разумеется, личное. Ну а что же все-таки с теми тезисами?

– Да все просто, - устало отмахнулся Родский. – Василий Нифонтович сам

разрешил мне использовать их в качестве темы выступления. Дело в том, что об

этой теме мы давно неоднократно говорили, я знаю точку зрения профессора на

эту проблему…

– Но почему же Ксения утверждает, что профессор был ошеломлен, когда

услышал вас?

– Он был ошеломлен не потому, что услышал из моих уст свою, как полагает

Ксения, тему. Он изумился, как своеобразно, по-новому я трактовал ее. Да вот, -

Родский поднялся из кресла, подошел к книжной полке и вытащил оттуда

золотистый диплом в деревянной рамке. – Вот, англичане здесь указали, за что

мне выдан диплом.

– Позвольте, - Лобов взял диплом из рук Родского.

– Вы понимаете? – спросил Суровин.

– Достаточно, чтобы разобрать суть, - кивнул Лобов и, прочитав, объяснил: - Все

верно. «За неординарное, талантливое и убедительное раскрытие спорной

научной проблемы».

Суровин кашлянул, Лобов отвлекся и посмотрел на него. Следователь поглаживал

голову, словно поправлял прическу. Лобов и сам давно заметил, что волосы

Родского темно-русые, на висках с едва заметной сединой, недлинные.

– Простите, где у вас туалет? – Лобов положил диплом на стол. – Вы позволите?

– Конечно. Он там, совмещен с ванной, - кивнул Родский в сторону прихожей.

Лобов вышел из комнаты и осторожно прикрыл за собой дверь ванной. Чисто,

аккуратно, даже не похоже, что живет холостяк.

«Никакой косметики, - Лобов с интересом осмотрел полочку под зеркалом, где

стоял лишь стакан для зубных щеток и лежала безопасная бритва. – Ага, вот

она!»

Он вытащил из стакана с зубными щетками большую зеленую расческу с ручкой и

осмотрел ее. Впрочем, и на вскидку было заметно, что между зубьями застряло

несколько волос. Отличаясь не просто хорошей памятью, а памятью

феноменальной, Лобов заметил, что волосы совсем не те, какие присохли к обуху.

22

Понял и с облегчением вздохнул. Для порядка все-таки взял несколько волосков и

убрал их в маленький пакетик, который опустил в нагрудный карман пиджака.

Хотел было выйти, но увидел на табурете возле ванны толстую стопку листов.

Приподнял десяток-другой, пролистал. Студенческие работы кафедры профессора

Рябича.

Лобов погасил в ванной свет, закрыл дверь и вернулся в комнату. Суровин

продолжал расспрашивать Родского.

– Профессор Рябич не говорил вам, что он будет делать сегодня утром?

– Нет.

– А где вы были с утра, часов в девять-десять?

– На кафедре.

– У студентов ведь каникулы…

– У меня и помимо преподавательской работы много дел, - мягко улыбнулся

Родский.

– Каких, например? – настаивал следователь.

– Готовился к очередной конференции, которая состоится через пару недель в