поцеловала Пратапа в щеку, оставив на ней розовый след помады. Ей было страшно,

но она сама была из касты воинов, и умела прятать страх. Мужу сейчас хватает и

своих забот.

– Да поможет тебе победить Великая Лучница, - произнесла Амрита.

– Поможет, - улыбнулся муж.
– А потом у нас будет сынишка... и не один, я

меньше, чем тремя, не удовлетворюсь. Так и знай...

А затем развернулся и, на ходу заряжая мушкет, бросился к лестнице. Грохот

выстрелов раздался еще раз, потом его прорезал лязг сталкивающейся стали. У

подножия лестницы его бойцы яростно рубились с атакующими. Пратап разрядил

мушкет в одного из атакующих, и, выставив штык, сломя голову побежал вниз. Вот и

пришел, наверное, главный бой в его жизни - главный, ибо за спиной осталось все,

что ему дорого в этой жизни.

Это уже не походило на правильное сражение, пусть даже с поправкой на

жестокость междоусобицы. Бойня, где в ход шли уже не приклады, штыки и клинки

тальваров, а кинжалы, "тигриные лапы", кулаки и даже ногти и зубы. Поначалу еще

получалось отстреливаться, человек десять они свалили на входе. Потом кончились

патроны, их прижал к окровавленным ступеням и каменным балюстрадам бесконечный

свинцовый ливень, и все, кто не хотели умирать загнанными крысами, кинулись

навстречу мушкетерам. Опрокинулся, получив крупную пулю в живот, Санджар,

остальные со штыками наперевес успели проскочить сквозь свинцовую бурю и вонзить

жаждущее крови железо в податливые тела изменников. Рядом грохочет пистоль,

Пратап машинально пригибается, потом с разворота опускает тальвар на плечо

стрелка. Ужас и осознание смерти мелькают в серых глазах северянина, кровавая

черта пролегает вдоль портупеи, пистоль из немеющей руки вываливается на

погибшего чуть раньше. Сколько же их тут...

Что-то рвануло плечо. Сперва Пратап не почувствовал боли, потом ощутил, как

намокает от крови левый рукав, потом в плечо будто вонзилось докрасна

раскаленное железо. Он еще успел ударить тальваром в чей-то оскал, на

разодранный халат брызнула новая кровь, на место валящегося вояки-изменника

(теперь он, наконец, узнал нашивки роты Рудраки - тоже перебежал, сволочь) из

галереи высунулся новый. У него в руках был мушкет с примкнутым штыком - Пратап

ловко отвел лезвие в сторону и ударил кинжалом. Когда противник осел, добавил

для верности сапогом в лицо. Отшатнувшись назад, он огляделся.

Как ни странно, первую атаку они отбили. Правда, трое бойцов бесследно

исчезли, еще трое едва держались на ногах, но он сам и последние двое почти не

пострадали. Пожалуй, лучше отойти повыше, к двери. Там удобнее обороняться.

Мятежникам атака обошлась куда дороже: человек пятнадцать из роты Рудраки нашли

смерть на ступенях окровавленной лестницы.

– Наверх, - скомандовал Пратап. Из груди вырвалось хриплое карканье, в котором

он едва узнал собственный голос.

Пятеро уцелевших повиновались молча. Раненым помогали подниматься остальные.

Мятежники и темесцы (что-то, кстати, их не видно - всех, что ли, положили в

гостиной, или рисковать своими резидент не хочет?) втянулись обратно в коридор.

Пытаясь отдышаться после бешеной схватки, перевязать плечо лоскутком чьего-то

халата и отпить воды из фляги, Пратап прикидывал, что теперь сделают мятежники.

Если они бросили против девятерых защитников женской половины целую роту, дела у