Валладжаха плохи. А может, наоборот, это последняя попытка мятежников, хотя бы

прикрываясь заложниками, выторговать себе жизнь.

Но если верно последнее, сюда уже должна бы прийти помощь, раджа не мог

оставить без внимания женскую половину. Пратап дорого бы дал, чтобы узнать, что

происходит там, в коридоре, и всю ли роту Рудраки привели Бахадур и Фанцетти.

Почему-то в том, что атакой руководят главные мятежники, он не сомневался. Что

они медлят? Готовят рибодекину или обычный полевой фальконет, но заряженный

мешочком с картечью? Подтягивают подкрепления? Или отбиваются от прорывающихся

на помощь бойцов раджи? Едва ли последнее, он бы услышал грохот выстрелов и лязг

оружия. Значит, скорее всего, помощь придет не скоро. Плохо: бойцы едва держатся

на ногах, еще одного штурма не выдержат.

Нужно уходить. Не может быть, чтобы из женской половины не было тайного выхода

на случай штурма. И не может быть, чтобы рани о нем не знала.

– Амрита, - произнес Пратап.

– Да?
– донеслось из-за полога.

– Позови рани. Пусть выводит служанок и всех, кто там у вас. Пора.

– А вы?

– Мы задержим врага, - бодро соврал муж.
– Скоро придет помощь. Попроси, чтобы

тебе помогли добраться до дому, там встретимся. Не бойся ничего, все будет в

порядке.

– Я останусь с тобой!

– Не дури!
– загнанным зверем рыкнул он. Атака могла начаться в любой момент,

а она тут препирается...
– Живо делай, что я сказал.

– Они... они здесь!!!

Отчаянный крик еще звенел в воздухе, когда Пратап рывком отшвырнул полог.

Сейчас он не помнил, что вход на женскую половину дворца под страхом смерти

запрещен любому мужчине, кроме раджи. Имела значение лишь судьба жены... и

чье-то гнусное предательство, позволившее врагу выйти в тыл. Наверняка о тайном

ходе знал кто-то, кроме рани.

Амрита сидела в кресле и уже не кричала, а тихо плакала, указывая куда-то в

темную глубину узкого коридора. Заломив руку рани (ее Пратап узнал по богатому

наряду), он из пистоля целился в грудь Пратапу. А за его спиной толпились

сотоварищи - почти сплошь северяне: как бы не застила гвардейцам глаза жадность,

поднять руку на рани они бы не осмелились. В комнатке за углом раздался крик:

еще одна служанка попала в лапы ублюдкам...

...Когда грянул выстрел и слившийся с ним дикий крик Амриты, рука еще

продолжала бессмысленное движение. Теперь он не успевал ничего: даже избавить

жену от позора, как хотел ночью в переулке. Обрушилась чудовищная боль,

новоиспеченный лейтенант рухнул на окровавленный пол. Но даже смерть не

смилостивилась над ним: Пратап еще увидел, как стащили на пол жену, несколько

раз ударив по ребрам, заломили за спину и скрутили грубой веревкой руки двое

солдат. Амрита еще ухитрилась извернуться и вцепиться зубами в окровавленную

руку северянина, но ее несколько раз наотмашь ударили по лицу, из разбитой губы

по подбородку потянулась кровавая ниточка, голова юной женщины бессильно

свесилась и никак не отреагировала на упершийся в нее горячий ствол мушкета.

Видя позор жены, Пратап не мог даже застонать. Случилось худшее, что только

могло случиться.

Полог откинут по-хозяйски уверенным движением, внутрь вошел еще один темесец.

Камзол на нем совсем чист, будто и не шла во дворце резня. Миг спустя Пратап

понял: это тот самый фаранг, которого они с женой видели у храма Ритхи, а потом

он слышал в покоях Бахадура.

– Отставить, Арлет, - скомандовал Фанцетти мушкетеру, целящемуся в голову