– Во имя господа нашего, того, кто суть Единый и Единственный повелитель

Вселенной. Нет чести выше, чем называться Его рабом, нет счастья большего, чем

хоть немного послужить истинной вере, - начал Фанцетти.
– Истину сказали святые,

когда объявили, что не может быть грехом деяние во имя Его, как и не может быть

благочестивой жизнь в мерзости язычества. Итак, сын мой, настало время исповеди.

Но прежде отпускаю тебе, раб божий Бахадур, грехи вольные и невольные,

совершенные в борьбе за корону - ибо целью твоей было утверждение истинной веры

и низвержение идолов языческих.

– Благодарю вас, отец Луиджи, - произнес Бахадур.
– И еще должен я покаяться в

том, что посетил заведение Падмалати...

– Опять?
– перебил Фанцетти.
– Надеюсь, хоть ночью?

– Конечно, ваше преосвященство, - подобострастно отозвался Бахадур.
– Не мог

же я, будущий правитель, делать это при свидетелях?

– А вдруг проститутки расскажут, что вы, на словах придерживаясь истинной

веры, на деле все время проводите в компании блудниц и язычниц?

– Падмалати - не дура, - отрезал Бахадур.
– Она знает, когда стоит болтать, а

когда нет. А ее девочки такие сладкие, особенно Лачи...

– Хорошо, отпускаю тебе и этот грех, чадо, в надежде, что деяния твои его

искупят, - буркнул магистр.
– Мир тебе, сын мой, - заученно договорил Фанцетти,

опуская ладонь на царственную лысину, обычно прятавшуюся под тюрбаном. Так

испокон веков у служителей Единого-и-Единственного было принято благословлять

своих чад.
– Деяния, совершенные во имя Единого-и-Единственного и Церкви его, не

могут быть греховными, ибо освящены милостью Его. Если же согрешил ты в чем,

властью, данной мне небесным повелителем, тебе, повелителю земному, я их

отпускаю. Правь на благо истинной вере и народу своему.

Бахадур водрузил украшенный бриллиантами тюрбан на место. "Отлично, пора

поговорить о деле" - подумал Фанцетти.

– Нашел ли ты надежных палачей?

– Нет, сир магистр, - моргнул новоиспеченный правитель.
– Если они узнают,

кого предстоит пытать... Боюсь, ей помогут сбежать, хотя бы в смерть.

– Ясно, - скрипнул зубами темесец.
– Что у вас за страна, палачей приличных -

и тех не сыщешь! Опять придется моим людям работать, а то и мне самому...

Хотя... Есть идея. Я сам займусь вдовой.

– Что вы задумали?

– И это говоришь ты, не вылезающий из заведения Падмалати?!
– хохотнул

темесец.

– Но... не лучше ли прикончить ее здесь?
– усомнился Бахадур.
– Один случайный

патруль на улице, и...

– Какой патруль?
– усмехнулся Фанцетти.
– Кто рискнет напасть на взвод до

зубов вооруженных темесцев, которые непонятно кого тащат в мешке? А через

несколько часов сюда прибудет полк из-под Кангры. Не понимаю, отчего он

задерживается...

– Может, разгромлен?

– Чушь! У Салумбара от силы две сотни воинов, десяток пушек и небольшая

крепостца. А в полку с учетом дополнительных частей - две с половиной тысячи

народу, и... даже я не знаю, сколько всего орудий, но штук двадцать, а то и

тридцать точно. Нет, Кангра не устоит. Соотношение сил не то.

– А если все же нет?

– Тогда ты подпишешь указ: поскольку в стране смута, в страну для наведения