сто тысяч. Один к двадцати - перебор даже для непобедимого Лала, а как воевать

без адмирала? Ведь если даже старый друг выживет, командовать войском не сможет

еще долго...

Но Валладжах чувствовал: отступать без боя нельзя. Он хорошо помнил, как

темесцы заставили его расстаться с большей частью Джайсалмерской земли,

согласиться на выплату дани, навсегда отказаться от возможности иметь флот и от

морской торговли. Помнится, темесцы обещали мир и покой... Но Джайсалмер не

получил ни того, ни другого, и всего через несколько месяцев после заключения

мира началось это. Старый адмирал прав: с северянами нельзя договориться, их

можно только убивать. Впрочем, сначала - последняя попытка.

– У меня есть к вам встречное предложение, Фанцетти. Вы освобождаете женщин,

моего сына, а также, если они у вас есть - пленных гвардейцев. А потом покидаете

пределы Джайсалмера невозбранно. Что касается Темесы и Двадцать Пятого полка - я

не думаю, что великая северная держава могла нарушить мирный договор. Если бы

это было так, полк был бы уже в городе, но поскольку его нет... Словом, хотя вы

все заслуживаете смерти, мы готовы удовлетвориться изгнанием.

"А ведь он прав!
– с внезапным ужасом подумал Фанцетти.
– Если в Майлапуре

решили остановить вторжение... Но я же не светский офицер, которого можно

принести в жертву, а магистр Церкви Единого-и-Единственного!" И все-таки, если

Валладжах прав... Фанцетти поймал себя на том, что готов принять предложенные

условия и даже - невероятно!
– откупиться головой Бахадура. Пришлось напомнить

себе, что, даже решись Валладжах пожертвовать женой, отдать палачам наследника

престола - значит обессмыслить победу. Он ведь не знает, что наследник исчез...

"А если знает?
– обожгла догадка.
– И не исчез, а..." Но отступать все равно

некуда, и Фанцетти произнес:

– Думайте о царевиче Нарасимхе, ваше величество. Подумайте о наследнике. И о

моей душе тоже. Единый-и-Единственный не простит мне, если я допущу гибель

младенца, виновного лишь в том, что он сын раджи.

Рука Валладжаха дернулась к кривому кинжалу-бичхве, единственному оружию,

которое он захватил с собой. И безвольно опустилась. Он понял, что принял

решение, и остальное стало безразлично. Жаль только, он не сделал этого раньше -

сколько людей погибло понапрасну...

– Хорошо, - медленно и хрипло выговорил Валладжах.
– Я согласен на ваши

условия. Что я должен делать?

Теперь Фанцетти и не пытался скрыть радость от близкой, и теперь уже

неотвратимой, как наступление утра после ночи, победы.

– Мы с Бахадуром посовещались и написали текст отречения от престола, -

темесец вынул из-за пазухи внушительного вида грамоту, исписанную убористым

почерком профессионального писца. "Сволочи, небось, заранее все приготовили!" -

пронеслось в голове правителя.
– От вас нужна лишь подпись и печать. Пройдемте в

покои - заодно вы удостоверитесь, что вашей жене ничего не угрожает.

... Как ни странно, мятежники сдержали слово. Руки рани были связаны, но

больше ей ни в чем не чинили неудобств, даже покрывало осталось на голове.

"Может быть, не осталось, а было водружено" - подумал правитель.

– Подписывайте, - произнес Фанцетти. Вроде бы без нажима, даже как-то

равнодушно - но Валладжах понял: отказ будет означать гибель - и его, и жены и

сына. А может, и нечто худшее, чем гибель. Он взял из рук Фанцетти перо и