— Так, с засидкой, считай, уладили, — Микит легонько прихлопнул по столу, считая вопрос решённым. — Олекший, теперь скажи насчёт серебра. Сколько его надобно?

Алексей задумчиво потёр лоб.

— Сколько…

Вот и первые трудности столкновения цивилизаций. Как перевести диаметр и вес картечин на местные термины, если вообще нет никакого понятия, в чём они тут измеряют? Если три засады, то по одному серебряному заряду в каждый ствол для надёжности. Значит, итого шесть патронов, в каждом по три картечины. То есть всего восемнадцать картечин диаметром миллиметров восемь. Ну и как такое им объяснить?

— В общем, даже и не знаю, как это объяснить. Нужны такие серебряные шарики, диаметром, тьфу, короче, крупные горошины из серебра. Сможете сделать?

Выслушав Гертруду, мужики озадаченно приумолкли и с сомнением оглянулись на кузнеца.

— Эвона как… Горошины. Сможешь такое, а Лар?

Кузнец задумчиво огладил бороду.

— Смогу, чего ж не смочь-то. И сколько тех горошин надобно?

— Штук восемнадцать, не меньше. Сможете?

— Восемнадцать?

Ларья задумчиво уставился в потолок, беззвучно шевеля губами. Что-то прикинув, веско пристукнул по столу.

— Сделаю. Будут тебе горошины. Завтра к вечеру.

Ещё минут десять поговорив с ведуньей и хозяйкой, мужики начали собираться. Откланявшись, Гордой остановился в дверях и напомнил:

— Олекший, значится, завтра с первыми петухами я жду на крылечке.

— Буду как штык, — заверил Алексей.

— Как-как? — озадаченно глянула Гертруда.

— Пардон, скажите, буду готов всенепременно…

Гордой удовлетворённо кивнул и тихо прикрыл дверь.

Гертруда глянула вслед и тяжело вздохнула:

— Ну что ж, Алексей. Придётся вам завтра в лесу как-то обойтись без меня. Гордой сказал, не пройти мне там. Лес дюже сырой. Боится, кабы не оступилась, ногу не сломала.

— Конечно, о чём разговор! Там и дел-то всего. Дойти до места и глянуть. Если что, попытаюсь как-нибудь объяснить.

— Уж попытайтесь, — улыбнулась Гертруда, — только будьте очень осторожны… Язык бы, конечно, вам надо осваивать уже понемногу.

— Так я только за! — вскинулся Алексей. — Может, давайте и займёмся? Времени у нас полно.

— Полно, — подтвердила Гертруда. — Только вот хозяюшке убраться помогу.

— Нет уж, — вскочил Алексей. — Вы сидите, я сам.

Луша оторопело приняла грязную посуду из рук ведуна.

— Как это называется? — удерживая тарелку, поинтересовался Алексей.

— Чего он говорит? — Луша повернулась за помощью к ведунье. — Есть, что ли, хочет?

— Научиться говорить хочет по вашему, — усмехнулась Гертруда. — Спрашивает, как сказать посуда.

Луша звонко рассмеялась.

— Ах, вот оно что. А я-то всё не пойму, говорит так чудно, а что, непонятно…

Остаток вечера промелькнул как один миг. Подметая пол, Луша вполуха прислушивалась, как Олекший с запинкой, словно малое дитя, послушно пытается выговорить за ведуньей самые простые слова, и время от времени прыскала, поспешно закрывая рот ладошкой.

Проговаривая каждое слово, Олекший близко наклонялся к какому-то маленькому блестящему сундучку и, быстро водя рукой, что-то колдовал.

Когда зазвучали слова пугающие, вроде болото и чудище, Луша устыдилась и почувствовала себя дурочкой. И вправду, тут ничего смешного нет. Олекший ведь не просто так забавляется, а знает, что спрашивать. К бою смертному готовится с той гадиной ненасытной. Ох, хоть бы он её нашёл и одолел, помоги Пресветлый…

Поздно вечером, налив домовому мисочку свежего молока, Луша затушила свечи, оставив только одну, самую маленькую на столе. Пожелав напоследок спокойной ночи, Гертруда задёрнула цветистую занавеску женской половины. Чуть пошептавшись, за ширмой улеглись спать.

Установилась тишина, нарушаемая лишь глухим потрескиванием догорающих поленьев в печи. Осмелев, где-то внизу едва слышно заскрипел сверчок.

Алексей тихонько, стараясь не спугнуть старательного крошечного музыканта, уселся на приступок. Прислушиваясь к переливчатым трелям, расшнуровал ботинки и опасливо потрогал выбеленную печную стену. Как единственному мужчине, женская часть дома милостиво уступила самое тёпленькое местечко. Пожалуй, даже чересчур тёпленькое. Под самым потолком будет жарковато. Как бы в майке спать не пришлось.