— Эй, все в порядке? — Карина сделала шаг по направлению к Глафире и на автомате чуть приподняла руку.

— Я… просто иногда по вечерам нечего делать, вот я и играю, — волнующимся голосом ответила девушка. Ее взгляд спешно заметался по комнате, будто бы ища место, где можно спрятаться от пронзительных сине-серых туманов.

Кара чуть сощурила глаза, склонила голову набок и выжидающе посмотрела на Глафиру, дожидаясь того момента, когда девушка возьмет себя в руки и успокоится. Разумеется, синеглазая не понимала, почему девушку так взволновал вопрос о лотерейных билетах — ведь ничего предосудительного в лотерейной игре Карина не видела. Именно поэтому она с такой задумчивой и пронзительной заинтересованностью наблюдала за Глафирой.

— По вечерам, значит, — заключила девушка таким голосом, словно обвиняла Глафиру во всех смертных грехах. Тон Карины показался именно таким, хотя в действительности Кара произнесла все со своей обыденной интонацией.

— Мне пора бежать! — выдала Глафира и, даже толком не попрощавшись с Кариной, выбежала из квартиры.

Кара постояла в задумчивости какое-то время, но затем, решив про себя, что это дело только кареглазой. Раз она не хочет посвящать девушку в свои дела, Карина не посмела на нее обидеться за это. Однако тревожное ощущение не покинуло душу девушки. Туман чувствовала, что эти лотерейные билеты не просто являются вечерним развлечением — тем более что Глафира по вечерам читала, а не играла, — а хранят в себе какую-то неведомую девушке тайну.

— Неважно, — вслух произнесла Карина и только собралась идти в душ, как услышала, что у нее звонит мобильный телефон.

На дисплее высветилось «МелочЪ» — чувство юмора у синеглазой было своеобразное.

— Как быстро мы пришли в себя, — усмехнулась девушка и подняла трубку. — Да-а? — даже Локи, бог коварства в скандинавской мифологии, обзавидовался бы такому переливчато-дурманящему голосу.

— Карин… привет.

«Боже, какой застенчивый и милый голос», — улыбнувшись, подумала про себя синеглазая. Но как только до нее дошло, о чем она подумала, девушка разозлилась на саму себя. Когда человек злится — на самого себя или нет, не важно, — он редко может контролировать оба мира: внешний и внутренний, то обычно достается тем, кто находится рядом.

— Да ладно? — слишком грубо ответила Кара.

— Хорошо, доброе утро, раз привет не нравится! — крикнула в трубку «МелочЪ», которая, казалось, и вовсе не обиделась на резкий выпад Кары.

— Ну-ну, доброе-доброе, — загадочным голосом ответила Туман.

— Мы же сегодня увидимся? — наивным голосом спросила светловолосая.

«Какие мы сегодня немногословные. Кто-то выключил наконец-то свою трещалку? — усмехнулась Карина. — А быстро она, однако, отошла от недавнего…» — последняя фраза было приправлена каким-то далеким отголоском обиды. Обида заключалась в том, что Карину где-то в глубине души задело, что Катя ведет себя относительно непринужденно, в то время как Каре требовалась масса усилий, чтобы сохранить внешне то, что она планировала изначально.

— Увидимся, если хочешь, — как бы безразличным тоном ответила Кара.

В этот момент в голову девушки словно ворвался шар с шипами, который скакал внутри черепной коробки и впивался своими иглами везде, где касался. Боль стала настолько невыносимой, что синеглазая выпустила из рук мобильный телефон. Пока взволнованный голос Кати что-то кричал в трубку, девушка надрывно стонала сквозь стиснутые зубы. Но внезапно Карина замолчала, потеряв сознание.

========== Глава 10. Четвертый день ==========

Глафира сидела в задумчивости и, держа за руку спящую Карину, почти не шевелилась. Тень глубокой печали оставила свой след на бледном лице девушки. Казалось, что кареглазая постарела за один день на несколько лет. Но бледность Глафиры меркла в сравнении с бледностью Карины. На изможденном лице были заметны следы страданий девушки.

По счастливому стечению обстоятельств, Глафира забыла дома свой проездной билет, поэтому девушке пришлось вернуться за ним домой. Когда кареглазая заметила лежавшую без сознания Кару, про проездной, про Вику, про щенков — в общем, про все было забыто в мгновение ока. Пытаясь привести девушку в чувство, Глафира лихорадочно вспоминала все то, что ей когда-то говорил Михаил Викторович, главврач.

«— Я не уверен в том, что правильно поставил ей диагноз, — в задумчивости мужчина поднес палец к губам, а затем, дотронувшись до носа — признак того, что человека «осенило», — продолжил: — Я никогда с таким не сталкивался, но, думаю, что не ошибся в том, что жить ей осталось…

— Как это? Что значит, что Вы не уверены в том, какой диагноз поставили ей? — Глафира словно вынырнула из своих мыслей в реальность, и теперь девушка немного тормозила, запоздало реагируя на слова главврача.

— Никто не знает, что это…

***

— Головные боли будут преследовать ее беспрестанно. Но такого рода боль не заглушить обычными таблетками. То есть цитрамон тебе тут не помощник, Глафира, — устало произнес мужчина, с грустью глядя в карие глаза. — Я бы и рад помочь тебе советом, потому что мне невыносимо смотреть, как ты страдаешь. Ох, и сдалась тебе эта де…

— Да, сдалась! — выкрикнула медсестра, еле сдерживая слезы.

Мужчина с тоской смотрел на девушку. Глафира была Михаилу Викторовичу как дочь. Мужчина не был женат ни разу в жизни, детей у него не было, и именно поэтому невыраженный отцовский инстинкт находил свой выход в общении с этой милой и невинной девушкой. Нерешительно положив руку на плечо Глафиры, он произнес: