Шрифт:
Рина смотрела на него, улыбаясь чуть снисходительно, всматриваясь в лицо колдуна, ища в нём северные черты. Не находила. Только смутные ассоциации с героями игры про ассасинов…
— Ходили слухи, — продолжал Грим, покачиваясь на затекающих ногах, — что эта одна и та же ведьма или бессмертный колдун, умеющие возвращать себе молодость. Умели, но жили не многим дольше смертных. Просто в каждом из нас есть память своего рода. И наша клятва…
— А ты был там, на севере?
— Нет, никогда. Но я помню… Четырёхгранный посох из чёрного дуба с высеченными рунами (смертные считали, что он магический, а это был всего лишь календарь), гору Хельгафелс на рассвете — священное место для норманнских жрецов. Ужас и трепет рансларов, выбираемых из общины, которые приходили в кельи к моим предкам просить защиты от господина-тексмена. Или обмороки перепуганных дочерей ярлов, этих маленьких графинь, сбивчиво просящих предсказать свою судьбу или приворожить любимого. Помню вёлуспы, которые вещали мои прабабки, и пророчества эти обретали силу от веры смертных в их слова. Помню ленгспил — шетлендскую арфу, — что висела над очагом в каждом нашем доме; по-моему, одна на всех, с потёртыми углами. Помню девушек горной страны Хиалтландии, что гордыми валькириями провожали рыбаков в море, как на бой, и начинали готовиться к разделке их улова. Они пели своим детям древние саги Севера о берсерках и викингах, переданные через века скальдами… Я всё это помню…
— На север, вы — в сером, Вы — звери, на север… [91]— единым дыханием пропела девушка, а Грим поднял на неё глаза.
— «В сером»… «в сером»… да… — задумался он. — Может, уедем с тобой туда? Когда всё закончится.
— Не обещай ничего, — погрустнела она.
— А я ничего и не обещал, — улыбнулся он, встал, потёр затёкшие ноги. Наклонился и, зарывшись в рыжую чёлку, оставил на её лице дыхание поцелуя.
91
Мельница и Хелависа «На север»
Пашка нервно дёрнулся и сделал попытку слезть со стола. Но Грим облокотился на руку и рывком уселся рядом. Принялся болтать ногами. Пашка почти расслабился.
— Пива хочешь? — неожиданно предложил колдун.
Пашка сглотнул, но покачал головой:
— Не. Ну его.
— Правильно, — одобрил Грим. — Тогда и я не буду.
Со звоном и бряцаньем сдвинул банки подальше.
— Ты смотрел «Формулу любви»?
— Смотрел, — поморщился парень. — Нуднятина. И так всё было понятно сразу. Не люблю про любовь.
— Да, тебе сейчас пожёстче подавай… А знаешь, Бальзамо ведь так и не понял ничего…
— Кто? — растерялся Пашка, смутно поняв, что не про бальзамы речь.
— Так звали одного моего предка. Но в России его помнят как Алессандро или Джузеппе Калиостро.
— Он был твоим предком?! Да ладно! — парень встрепенулся в предвкушении интересного. Да ещё и от Грима, который до простого разговора с менестрелем снисходил всего раз пять…
— Я помню всю его жизнь, его стремление вырваться за стены богословских школ, узнать новое в своих способностях… и в нашей клятве. Он первый и единственный, кто вернулся в Египет. Хотел разузнать подробности этой клятвы или избавиться от неё… Точно пива не хочешь?
— У-у, — помотал головой Пашка. — А что за клятва?
Грим понял, что сболтнул лишнего, гневно зыркнул на Пашку. Тот заёрзал от смущения и нетерпения.
— Ну, ладно, не клятва. Но у него что-нибудь получилось?
— Угу, — помрачнел колдун, — получилось… навлечь на себя преследование и клеймо шарлатана. И пожизненное заключение… Нет, он создал свою… нашу Египетскую масонскую ложу, куда собрал всех дальних родичей. Но они ему не помогли: магия и клятва передавались только ему, по прямой линии. Он только дочку свою внебрачную туда не звал: 18 век, дамы были лишь красивым дополнением мужчин — официально. Её звали Лоренца, как и его будущую жену. Она осталась с матерью в Германии, потом удачно вышла замуж за такого же внебрачного сына Анны Марии Эккарт — Карла фон Эккартсгаузена. Приворожила, в общем, ведьма же. А этот Карл был церковным мистиком, но свёл тестя с немецкими и русскими масонами — очень денежными товарищами…
— А он сам что умел?
— Кристаллы выращивал — но это химия. Духов вызывал — ну это простая ментальная магия, это и я могу. Правда, пока только на одного человека, не на толпу.
— Ух ты! А моих родителей мне покажешь? — загорелся Пашка.
— А ты их помнишь?
— Нет.
— Тогда не покажу, — остудил его Грим. — Могу, конечно, кого-нибудь придумать, но это будет ложь. Если бы ты помнил — сам бы дорисовал в воображении. Когда человек помнит своего умершего — сам его и нарисует, иногда круче всякой магии…
— Жалко, — всё заметнее сникал менестрель и усердней болтал ногами, теряя интерес к рассказу.
— А ведь благодаря ему ты жив! — выдал Грим последний козырь.
— Ш… что?!
— Тебе эльф рассказал, что тебя такой-сякой водой полили, йогуртом заправили — и ты снова двухлетка? Это была подстраховка. А Джузи умел молодость возвращать.
— Тогда почему ты же ты никому не говоришь, как? Ты же можешь прославиться, разбогатеть!
— М-гу. Джузи тоже хотел прославиться, разбогатеть. И даже прославился и разбогател. Только слишком: объявили его мошенником, чернокнижником, заставили каяться, сожгли вещи (в том числе и дневники — вот я и подстраховывался) и упекли на пожизненное…