— А это не он решил, это Туле решило. Оно деньги давало — оно и решило. Не буду утверждать, что из-за наших с Дитрихом северных предков общество это так назвали, но Туле всегда была жестока к эльфийской крови! — Грим скрестил руки на груди под прямым углом. [93] — И от правительства его как оппозиционера прятало. Да не спрятало. Засадили, и рисковал он закончить свои дни так же, как Калиостро. Но заболел пневмонией, и его выпустили. А когда он вышел, партия уже вовсю готовила проекты своей «расовой гигиены». Эккарту это не понравилось, и через шесть дней он совершенно случайно «умер от сердечного приступа». Ну, понятно, — развёл руками Грим, — «чудил», сидел на «колёсах», под ногами путался. Даже маги Туле не могли поверить в его способности, потому что людьми были.

— А как тогда линия твоего рода не прервалась? Опять внебрачный потомок?

— Нет, вполне брачный. Только в Монголии. В 1923-м Дитриха арестовали и выпустили, а в 1938-м вместе с Тибетской экспедицией от партии он из Германии слинял. Только они — на Тибет, а он — в Монголию.

— Погоди, а сколько ему лет-то было уже?

— Семьдесят. Но монголов он этим не удивил. Да и по нашим фамильным меркам не был таким уж заплесневелым…

— Что-то не вижу я в тебе ничего монгольского…

— Я думаю, внешность за клятвой тащится. — За какой клятвой? — Я тебе не говорил, что ли?

— Не-а.

— И не скажу, — сощурился колдун.

Помолчали.

— Теперь понятно, зачем тебе контрабандные документы нужны. Вернее, не понятно. Ты же говорил, что помнишь всех своих предков…

— Всех не упомнишь, — пожал плечами тот. — А всё равно интересно, вдруг, что новое найдётся. Тем более, я недавно понял, как сильно он был привязан к своему Волку, — Грим взглянул на Рину.

— К какому волку?

— Так себя называл тот «нищий художник»…

— А… — понятливо протянул Сокол.

— А ведь я тебе кое-что ещё не рассказывал, — доверительно поведал Грим. — Я только недавно расшифровал. Этот самый «художник» страдал манией преследования. Да не просто так, как у обычных королей. Грезилось ему по углам какое-то мистическое нечто. И хорошо, если воображаемый тёмный. Но заметки Эккарта указывают, что тот был первым, кто прочёл заклинание вызова этой дури, что в Сайла засела. Она ему и мерещилась. Только в наш мир пробраться не смогла. Надо бы прикинуть, чем Туле могло бы лечить такого пациента.

— Думаешь, не справимся?

Грим лишь развёл руками.

— А кстати, они на Тибете что, думаешь, делали?

— Искали истоки «чистой крови»… расы… чистокровных людей… А, я не знаю.

Грим прикрыл глаза и вскинул брови:

— Нет, портал наш они искали, формулу открытия на латыни сочиняли. Хотели его раньше времени открыть, посмотреть, эльфов врасплох застать, а потом и прихлопнуть. Чем-нибудь ядерным. Говорят, у них были наработки. А при случае, может, и слинять туда. Но это уже мои домыслы… Только не в той «окраине Синей Орды» искали. А Дитриху Николай Рерих помог в поисках, собирал русские поверья о том, что возле горы Белуха на Алтае находится спуск в волшебную страну Беловодье (по-другому «Небесный Иерусалим») [94] — место портала в мир эльфов. На Тибете, кстати, эту страну звали Шамбала, вот немцы и сбились… Трудности перевода, так сказать. Да и вообще, они жестковато работали. Увлеклись парни. Но и потомки Эккарта искали. Перебрались сюда, нашли. Считай, весь 20-й век тут пересидели. Не давали никому больше сюда добраться.

Сокол внимательно слушал, но имя запомнить всё равно так и не смог.

Грим отошёл к тёмной фигуре у стеллажей с огнестрелом.

— Знаешь, Сайл, я тебе тогда в машине не всё рассказал. Жила моя семья тихо, без фокусов, время такое было… А я тебе не сказал, что я колдун по наследству. Отец пытался мне втолковать основы, заставлял учить историю. Обещал сам инициировать.

Сайлас вскинул брови.

— Ты, давай, без лишних мыслей, начальник! Отец у меня мужик! Я его уважаю очень. Он мог мне сразу, с малолетства способности открыть — я бы тогда нагородил дел. А он велел мне школу закончить. Я, понятно, на него обиделся: я — колдун, а не могу ничего, поскольку папа не даёт. Как в ситуации, когда родители к инету не подпускают… даже хлеще.

Сайлас сбавил скепсис, принялся шарить по карманам в поисках сигарет. Но их не оказалось.

— Короче, тогда они меня достали, я их психами считал, несмотря на пиротехнические показухи, почти перестал отцу верить. После девятого класса сбежал от них в технарь в Алтайск. Там, кстати, с Соколом и скорешились, — он сплюнул, понимая, что начинает закипать. — Уехал, думал, буду жить нормально. Наверно, был единственным пацаном, кто хотел жить, как все. Не хотел никакой магии, клятв, ему назло, преемником становиться, оно мне надо? Я вообще человек мирный: ни на какие религии, ни на какие национальности зла не держу, — он выдал фирменный оскал, от которого у любого любящего свою жизнь человека не оставалось никаких сомнений в правдивости этих слов. — Пойми меня правильно, я честно пытался уйти от своего семейного…

— Давай без соплей, а? — оборвал его Сайлас.

— А без соплей я тебе рассказывал. Пошли с братвой в лес на шашлыки, я в кусты, там дедок. Сидит, дышит тяжело. Я думал: за грибами пошёл, плохо стало. Хотел помочь, как нормальный человек. А он так встрепенулся и хитренько мне: «Будешь колдуном», и — треньц меня током! Инициировал, сволочь, сделал то, что родаки не успели, и смылся.

Я понял, что не сбегу от судьбы, как-то это осознание само пришло. Но от родаков и из технаря ушёл. Только не учёл, что батя — колдун, и меня отыскал. И осчастливил известием, что портал скоро откроется. И мне этих тварей держать надо, чтоб не повылезали, не устроили опять…