Въ эту минуту снаружи башни послышался троекратный звукъ рожка.

— Жена, — вскричалъ Оругиксъ, подымаясь съ скамьи, — это полицейскіе главнаго синдика.

Съ этими словами онъ торопливо сбжалъ внизъ.

Минуту спустя, онъ вернулся съ большимъ пергаментомъ и поспшилъ сломать печать.

— Вотъ что прислалъ мн главный синдикъ, — сказалъ палачъ, подавая пергаментъ жен, - прочти-ка, ты вдь разбираешь всякую тарабарскую грамоту. Почемъ знать, можетъ быть это мое повышеніе; да оно и понятно: судить будутъ великаго канцлера, предсдательствовать будетъ великій канцлеръ, необходимо, чтобы и исполнителемъ приговора былъ королевскій палачъ.

Жена развернула пергаментъ и, разсмотрвъ его, стала читать громкимъ голосомъ, между тмъ какъ дти тупо уставились на нее глазами.

«Именемъ главнаго синдика Дронтгеймскаго округа, приказываемъ Николю Оругиксу, окружному палачу, немедленно явиться въ Дронтгеймъ съ топоромъ, плахой и трауромъ.»

— И все? — спросилъ палачъ раздосадованнымъ тономъ.

— Все, — отвтила Бехлія.

— Окружной палачъ! — проворчалъ сквозь зубы Оругиксъ.

Съ минуту онъ съ досадой разсматривалъ приказъ синдика.

— Длать нечего, — сказалъ онъ наконецъ, — надо повиноваться, если требуютъ топоръ и трауръ. Позаботься, Бехлія, надо вычистить топоръ отъ ржавчины, да посмотрть, не запачкана ли драпировка. Впрочемъ, не к чему отчаяваться; можетъ быть повышеніе ждетъ меня въ награду за выполненіе такой славной казни. Тмъ хуже для осужденныхъ: они лишаются чести умереть отъ руки королевскаго палача.

Графъ Алефельдъ, влача широкую черную симаррку изъ атласа, подбитаго горностаемъ, съ озабоченнымъ видомъ расхаживалъ по комнат своей жены. На немъ былъ полный мундиръ великаго канцлера Даніи и Норвегіи, съ грудью, украшенной множествомъ звздъ и орденовъ, среди которыхъ виднлись цпи королевскихъ орденовъ Слона и Даннеброга. Широкій судейскій парикъ покрывалъ его голову и плечи.

— Пора! Уже девять часовъ, судъ долженъ открыть свои засданія; нельзя заставлять его дожидаться, потому что необходимо, чтобы приговоръ былъ произнесенъ ночью и приведенъ въ исполненіе не позже завтрашняго утра. Главный синдикъ заврилъ меня, что палачъ будетъ здсь до зари… Эльфегія, приказали вы приготовить мн лодку для отъзда въ Мункгольмъ?

— Вотъ ужъ полчаса, какъ она ждетъ васъ, графъ, — отвтила графиня, поднимаясь съ кресла.

— А готовы-ли мои носилки?

— Он у дверей.

— Хорошо… Такъ вы говорите, Эльфегія, — добавилъ графъ, ударивъ себя по лбу, — что между Орденеромъ Гульденлью и дочерью Шумахера завелась любовная интрижка?

— Слишкомъ серьезная, увряю васъ, — возразила графиня съ гнвной и презрительной улыбкой.

— Кто бы могъ это думать? Впрочемъ, я подозрвалъ, что тутъ что-то неладно.

— Я тоже, — замтила графиня, — эту шутку сыгралъ съ нами проклятый Левинъ.

— Старый мекленбургскій плутъ! — пробормоталъ канцлеръ: — Ну погоди, поручу я тебя Аренсдорфу! О! Если бы только мн удалось навлечь на него гнвъ короля!.. Э! Да вотъ прекрасный случай, Эльфегія.

— Что такое?

— Вы знаете, что сегодня мы будемъ судить въ Мункгольмскомъ замк шестерыхъ: Шумахера, отъ котораго завтра въ этотъ часъ надюсь отдлаться навсегда; горца великана, нашего подставнаго Гана Исландца, который далъ клятву выдержать роль до конца въ надежд, что Мусдемонъ, подкупившій его золотомъ, доставитъ средства къ побгу… У этого Мусдемона по истин дьявольскіе замыслы!.. Изъ остальныхъ обвиняемыхъ трое — предводители мятежниковъ, а четвертый какой то незнакомецъ, Богъ всть откуда явившійся на сходку въ Апсиль-Коръ и захваченный нами, благодаря предусмотрительности Мусдемона. Мусдемонъ видитъ въ немъ шпіона Левина Кнуда, и дйствительно, когда его привели сюда, первымъ дломъ онъ спросилъ генерала и повидимому сильно смутился, узнавъ объ отсутствіи мекленбуржца. Впрочемъ, онъ не хотлъ отвчать ни на одинъ вопросъ Мусдемона.

— Но отчего вы сами не допросили его, спросила графиня.

— Странный вопросъ, Эльфегія; у меня и безъ того по горло хлопотъ съ самаго моего прізда. Я поручилъ все это дло Мусдемону, который не меньше моего заинтересованъ въ немъ. Впрочемъ, милая моя, этотъ человкъ самъ по себ равно ничего не значитъ, это какой-то несчастный бродяга. Мы можемъ воспользоваться имъ, выставивъ его агентомъ Левина Кнуда, и такъ какъ онъ взятъ вмст съ бунтовщиками, не трудно будетъ доказать преступное соумышленіе между Шумахеромъ и мекленбуржцемъ, который если не будетъ отданъ подъ судъ, то по крайней мр попадетъ въ немилость.

Графиня, повидимому, что-то обдумывала.

— Вы правы, графъ… Но эта роковая страсть барона Торвика къ Этели Шумахеръ…

Канцлеръ снова хлопнулъ себя по лбу, но потомъ пожалъ плечами.

— Послушайте, Эльфегія, мы съ вами уже немолоды, не новички въ жизни, а между тмъ совсмъ не знаемъ людей! Когда Шумахеръ во второй разъ будетъ обвиненъ въ измн и взведенъ на эшафотъ, когда дочь его, свергнутая ниже послднихъ подонковъ общества, будетъ запятнана на всю жизнь публичнымъ позоромъ отца, неужели вы думаете, что Орденеръ Гульденлью не распростится тотчасъ же съ своимъ юношескимъ увлеченіемъ, которое вы, основываясь на экзальтированныхъ словахъ взбалмошной двочки, величаете страстью; неужели вы думаете, что онъ хоть минуту станетъ колебаться въ выбор между обезславленной дочерью преступника и знатной дочерью канцлера? Объ людяхъ, милая моя, надо судить по себ; гд вы видли такихъ идеальныхъ людей?