— До свиданія, поручикъ Алефельдъ: — сказалъ Орденеръ.

— До свиданія, — отвчалъ офицеръ: — объявляю васъ храбрымъ бойцомъ, хотя не знаю кто вы и будутъ ли достойны титула секунданта т, которыхъ вы приведете на мсто нашего поединка.

Размнявшись рукопожатіемъ, они разстались. Желзная дверь затворилась и поручикъ, напвая арію Люлли, возвратился въ свою комнату восхищатъся польскими сапогами и французскимъ романомъ.

Орденеръ, оставшись одинъ на порог двери, скинулъ съ себя одежду, завернулъ ее въ свой плащъ и привязалъ къ голов сабельной портупеей. Затмъ, примняя на практик идеи Шумахера о независимости, онъ кинулся въ холодныя, спокойныя воды залива и поплылъ въ темнот къ берегу, направляясь въ сторону Спладгеста, почти увренный, что мертвый или живой онъ достигнетъ мста своего назначенія.

Дневныя усталости до такой степени изнурили его, что лишь съ большимъ трудомъ усплъ онъ выбраться на берегъ. Одвшись наскоро, онъ направился къ Спладгесту, черная масса котораго обрисовалась на портовой площади. Луны, закрытой облаками, не было видно.

Приблизившись къ зданію, онъ услыхалъ какъ бы звукъ голосовъ; слабый свтъ выходилъ изъ верхняго отверстія. Изумленный, онъ сильно постучалъ въ четырехугольную дверь, шумъ прекратился, свтъ исчезъ. Онъ снова постучался: свтъ вновь появился, позволивъ ему примтить что-то черное, проскользнувшее черезъ верхнее отверстіе и притаившееся на плоской крыш строенія. Орденеръ, ударивъ въ третій разъ рукоятью сабли, закричалъ:

— Именемъ его величества короля, отворите! Именемъ его свтлости вице-короля, отворите!

Дверь наконецъ медленно отворилась и Орденеръ очутился лицомъ къ лицу съ длинной, блдной и сухощавой фигурой Спіагудри. Одежда его была въ безпорядк, глаза блуждали, волоса стояли дыбомъ. Въ окровавленныхъ рукахъ держалъ онъ надгробный свтильникъ, пламя котораго дрожало гораздо мене примтно, чмъ громадное тло Спіагудри.

Часъ спустя посл ухода молодаго путешественника изъ Спладгеста, сумерки сгустились и толпа зрителей мало по-малу разошлась. Оглипиглапъ заперъ лицевую дверь мрачнаго зданія, а Спіагудри въ послдній разъ окатилъ водой трупы, лежавшіе на черныхъ плитахъ.

Затмъ оба разошлись по своимъ неприхотливымъ каморкамъ и между тмъ какъ Оглипиглапъ заснулъ на своемъ жесткомъ лож, подобно трупамъ, ввреннымъ его надзору, почтенный Спіагудри, усвшись за каменнымъ столомъ, заваленнымъ древними книгами, высушенными растеніями и очищенными отъ мяса костями, углубился въ свои ученыя занятія, въ сущности весьма невиннаго свойства, но которыя составили ему въ народ репутацію волшебника и чародя — жалкій удлъ науки въ эту эпоху!

Въ теченіе нсколькихъ часовъ онъ оставался погруженнымъ въ глубокомысленныя размышленія и прежде чмъ промнять на постель свои книги, остановился на слдующемъ мрачномъ афоризм Ториодуса Торфеуса:

«Когда человкъ зажигаетъ свтильникъ, смерть можетъ настичь его раньше, чмъ онъ успетъ его потушить…»

— Не во гнвъ будь сказано ученому доктору, — прошепталъ Спіагудри: — этого не случится сегодня съ мною.

Онъ взялъ ночникъ, намреваясь его потушить.

— Спіагудри! — закричалъ чей-то голосъ, выходившій изъ мертвецкой.

Старый смотритель Спладгеста вздрогнулъ всмъ тломъ, однако не отъ мысли, которая пришла бы въ голову быть можетъ всякому другому на его мст, что печальные гости Спладгеста взбунтовались противъ своего хозяина. Онъ былъ довольно ученъ, чтобы не пугать себя такими воображаемыми ужасами. Его страхъ былъ не безоснователенъ, такъ какъ онъ отлично зналъ голосъ, назвавшій его по имени.

— Спіагудри! — снова послышался неистовый голосъ: — Неужели, чтобы вернуть теб слухъ, я долженъ прійти оторвать уши?

— Да хранитъ святой Госпицій не мою душу, но тло! — пробормоталъ въ страх старикъ.

Неврнымъ, колеблющимся шагомъ направился онъ ко второй боковой двери, которую поспшилъ открыть. Читатели не забыли, что эта дверь вела въ мертвецкую.

Ночникъ, находившійся у него въ рукахъ, освтилъ своеобразную, отвратительную картину. Съ одной стороны худощавая, длинная, слегка сгорбленная фигура Спіагудри; съ другой — малорослый субъектъ, плотный и коренастый, одтый съ ногъ до головы шкурами всевозможныхъ зврей, еще покрытыхъ пятнами подсохшей крови.

Онъ стоялъ у ногъ трупа Жилля Стадта, занимавшаго вмст съ молодой двушкой и капитаномъ глубину сцены. Эти три послдніе свидтеля, скрываясь въ полутемнот, одни могли безъ содроганія ужаса смотрть на два живыя существа, начавшія разговоръ.

Черты лица малорослаго человка, котораго свтъ ночника заставилъ быстро обернуться, были запечатлны какой то особенной дикостью. Его борода была густая, рыжая; такого-же цвта волосы стояли щетиной надъ его лбомъ, покрытымъ шапкой изъ лосиной кожи. Ротъ широкій, губы толстыя, зубы блые, острые, рдкіе, носъ загнутый, подобно орлиному клюву; сро-синіе глаза, чрезвычайно подвижные, искоса смотрли на Спіагудри и свирпость тигра, сверкавшая въ нихъ, умрялась лишь злостью обезьяны.

Это необыкновенное существо было вооружено широкой саблей, кинжаломъ безъ ноженъ и опиралось на длинную рукоятку топора съ каменнымъ лезвіемъ; на рукахъ его были огромныя перчатки изъ шкуры синей лисицы.

— Это старое привидніе порядкомъ заставило меня ждать, — пробормоталъ онъ, какъ-бы говоря самъ съ собою, и подобно лсному зврю испустилъ дикій ревъ.

Спіагудри поблднлъ бы отъ ужаса, если-бы только могъ блднть.

— Знаешь-ли ты, — продолжалъ малорослый человкъ, обращаясь непосредственно къ нему: — что я пришелъ сюда съ Урхтальскихъ береговъ? Можетъ быть ты хотлъ, заставляя меня ждать, перемнить свое соломенное ложе на одно изъ этихъ каменныхъ?