— Весьма возможно, милостивый государь, но благоразуміе никогда не вредитъ. Вообразите, что бы вышло, если бы я отозвался, когда начальникъ этихъ адскихъ капраловъ спросилъ Бенигнуса Спіагудри такимъ тономъ, какимъ Сатурнъ требовалъ себ на съденіе своего новорожденнаго сына. Гд находился бы я теперь, благородный патронъ, если бы въ ту критическую минуту не прибгъ къ благоразумному молчанію?

— О, старина! Мн сдается, что въ ту минуту даже щипцами нельзя было бы вытянуть у тебя твоего имени.

— Что-жъ въ томъ худого? Скажи я хоть слово, отшельникъ, да благословятъ его святой Госпицій и святой Усбальдъ-пустынникъ! — отшельникъ не усплъ бы спросить начальника полицейскихъ, не изъ солдатъ ли Мункгольмскаго гарнизона набрана его команда — пустой вопросъ, предложенный съ единственной цлью выиграть время. Обратили ли вы вниманіе, молодой человкъ, съ какой странной улыбкой, посл утвердительнаго отвта безтолковаго сыщика, отшельникъ пригласилъ его послдовать за нимъ, говоря, что ему извстно убжище бглаго Бенигнуса Спіагудри.

Тутъ смотритель Спладгеста умолкъ на минуту, какъ бы для того, чтобы собраться съ духомъ, и продолжалъ тономъ трогательнаго энтузіазма:

— Добрый священнослужитель! Достойный, добродтельный ошельникъ, осуществляющій на дл правила христіанскаго человколюбія и евангельскаго милосердія! А я то! Что могло испугать меня въ его наружности, надо сознаться довольно зловщей, но за то скрывающей столь прекрасную душу! Примтили вы, мой благородный патронъ, съ какимъ особеннымъ выраженіемъ сказалъ онъ мн: до свиданія! уводя полицейскихъ? При другихъ обстоятельствахъ оно встревожило бы меня; но ужъ это не вина благочестиваго, достойнаго отшельника. Очевидно, уединеніе придаетъ голосу такой странный оттнокъ, потому что я знаю — Бенигнусъ значительно понизилъ голосъ — другого отшельника, это ужасное существо, которое… Но нтъ, изъ уваженія къ почтенному Линрасскому отшельнику, я не могу ршиться на такое гнусное сравненіе. Въ перчаткахъ тоже нтъ ничего необычайнаго, погода довольно прохладная, чтобы ихъ носить; а его соленое питье не удивляетъ меня боле. Католическіе пустынножители налагаютъ на себя самые странные обты; это одинъ изъ нихъ и въ подтвержденіе приведу вамъ, милостивый государь, стихъ знаменитаго Урензіуса, инока Кавказской горы:

И какъ не вспомнилъ я этого стиха въ проклятыхъ развалинахъ Виглы! Самая крошечка памяти избавила бы меня отъ столькихъ безумныхъ треволненій. Конечно, довольно затруднительно мыслить здраво въ подобномъ логовищ, сидя за столомъ палача! Палача! Существа, презираемаго и проклинаемаго всми, которое отличается отъ убійцы только обиліемъ и безнаказанностью своихъ убійствъ, сердце котораго со всей свирпостью страшныхъ злодевъ соединяетъ еще трусость, немыслимую въ отважныхъ преступленіяхъ послднихъ! Существо, которое предлагаетъ пищу и наливаетъ питье тою же рукою, которою играло орудіями пытки и дробило кости несчастныхъ въ тискахъ кобылы! Дышать однимъ воздухомъ съ палачомъ! Когда самый презрнный нищій, запятнанный нечистымъ столкновеніемъ съ нимъ, съ ужасомъ сбрасываетъ съ себя послднія лохмотья, защищавшія отъ холода его недуги и наготу! Когда самъ канцлеръ, приложивъ печать къ приговору, съ отвращеніемъ и проклятіемъ кидаетъ ее подъ столъ! Когда во Франціи, въ случа смерти палача, служители превотства предпочитаютъ платить сорокъ ливровъ пени, чмъ занять его должность! Когда въ Пешт осужденный Чорчилль, которому предлагали помилованіе съ дипломомъ палача, предпочелъ быть казненнымъ, чмъ заняться этимъ презрннымъ ремесломъ! Разв вамъ неизвстно, благородный патронъ, что Турмеринъ, епископъ Маастрихтскій, повеллъ снова освятить церковь, куда вошелъ палачъ; что царица Петровна мыла себ лицо каждый разъ какъ возвращалась съ казни? Вы должны также знать, что французскіе короли изъ уваженія къ воинскимъ чинамъ издали указъ, чтобы они казнимы были своими товарищами, дабы этихъ благородныхъ людей, даже преступныхъ, не безчестило прикосновеніе палача. Наконецъ, что особенно убдительно, въ твореніи ученаго Мелазіуса Итургама, подъ заглавіемъ: «Сошествіе святаго Георгія въ адъ», прямо говорится, что Харонъ отдалъ предпочтеніе разбойнику Робину Гуду предъ палачомъ Флинкрассомъ… Да, милостивый государь, если я когда нибудь достигну могущества — все въ рукахъ Божіихъ — я уничтожу палачей и снова возстановлю древній обычай пени за преступленіе. За умерщвленіе князя будутъ платить, какъ въ 1150 году, тысячу четыреста сорокъ двойныхъ королевскихъ экю; за убійство графа — тысячу четыреста сорокъ простыхъ экю; за барона — тысячу четыреста сорокъ полуэкю; за убійство дворянина — тысячу четыреста сорокъ аскалоновъ; за мщанина…

— Постой! Мн кажется я слышу конскій топотъ, — перебилъ его Орденеръ.

Они оглянулись и, такъ какъ солнце успло уже подняться надъ горизонтомъ, пока длился ученый монологъ Спіагудри, дйствительно примтили въ ста шагахъ позади себя человка въ черной одежд, который одной рукой махалъ имъ, а другой подгонялъ одну изъ тхъ блыхъ лошадокъ, которыя часто встрчаются укрощенныя и въ дикомъ состояніи въ нижнихъ горахъ Норвегіи.

— Ради бога, милостивый господинъ, сказалъ перетрусившій Спіагудри: — пойдемте скоре. Этотъ черный субъектъ сильно смахиваетъ на полицейскаго.

— Что ты, старина, насъ двое и мы побжимъ предъ однимъ!

— Увы! Иной разъ двадцать ястребовъ разгоняетъ одна сова. И что за слава ждать полицейскаго?

— Да кто теб сказалъ, что это полицейскій? — возразилъ Орденеръ, взоровъ котораго не застилалъ страхъ: — Успокойся, мой храбрый путеводитель; я узнаю этого путешественника. Подождемъ его.

Надо было покориться. Минуту спустя, всадникъ поровнялся съ ними и Спіагудри успокоился, узнавъ суровую и спокойную наружность священника Афанасія Мюндера.

Остановивъ свою лошадь, онъ съ улыбкой поклонился нашимъ путникамъ и заговорилъ запыхавшимся голосомъ:

— Я вернулся для васъ, мои дорогія чада, и Господь, конечно, не допуститъ, чтобы мое отсутствіе, продолженное съ милосерднымъ намреніемъ, повредило тмъ, кому приноситъ пользу мое присутствіе.

— Преподобный отецъ, — отвчалъ Орденеръ: — мы почтемъ за счастье оказать вамъ какую нибудь услугу.

— Нтъ, благородный молодой человкъ, напротивъ, мн слдуетъ оказать вамъ ее. Не удостоите ли вы сообщить мн цль вашего путешествія?

— Не могу, почтенный отецъ.

— Желалъ бы я, сынъ мой, чтобы вами дйствительно руководила въ данномъ случа невозможность, а не недовріе. Иначе горе мн! Горе тому, котораго добрый человкъ, разъ увидвъ, тотчасъ же лишаетъ своего доврія!

Смиреніе и простосердечіе священника сильно тронули Орденера.

— Мы направляемся въ сверныя горы. Это все, что я могу вамъ сказать, святой отецъ.

— Такъ я и думалъ, сынъ мой, вотъ почему поспшилъ догнать васъ. Въ этихъ горахъ скитаются цлыя банды рудокоповъ и охотниковъ, часто весьма опасныя для путешественниковъ.