Замтили, что она поникла головой и не отвчала ни слова.

Наступилъ вечеръ. Новобрачные остались наедин въ своей новой хижин, а танцы и веселье стали еще оживленне на деревенской площади, какъ бы торжествуя блаженство супруговъ.

На слдующее утро Каролль Стадтъ исчезъ. Нсколько словъ, написанныхъ его рукою были доставлены отцу Люси Пельниръ охотникомъ Кольскихъ горъ, который встртилъ его до разсвта, блуждающимъ по берегу залива. Старый Вилль Пельниръ показалъ записку пастору и синдику, отъ вчерашняго празднества осталось только уныніе и угрюмое отчаяніе Люси.

Эта таинственная катастрофа опечалила всю деревню, но тщетно пытались разгадать ея тайну. Молитвы за упокой души Каролля огласили своды той самой церкви, гд нсколько дней тому назадъ онъ самъ молилъ Всевышняго о своемъ счастіи. Никто не зналъ, что привязывало къ жизни вдову Стадтъ, но въ конц девятаго мсяца ея уединенія и траура она родила сына и въ тотъ же день деревня Голинъ погребена была подъ осколками скалы, высившейся надъ ея хижинами.

Рожденіе сына не разсяло мрачнаго горя матери. Жилль Стадтъ ничуть не походилъ на Каролля. Его суровое дтство казалось предвщало жизнь еще боле суровую. Нсколько разъ малорослый дикарь, въ которомъ горцы, видвшіе его издали, признавали знаменитаго Гана Исландца, посщалъ уединенную хижину вдовы Каролля, и проходившіе мимо нея въ то время слышали стоны женщины, прерываемые рычаніемъ тигра. На цлые мсяцы уводилъ этотъ дикарь съ собой Жилля, потомъ снова возвращалъ его матери, еще боле дикимъ, еще боле мрачнымъ.

Вдова Стадтъ питала къ своему ребенку странную смсь ужаса и нжности. Иной разъ она сжимала его въ своихъ материнскихъ объятіяхъ, какъ единственное существо, привязывавшее ее къ жизни; другой разъ она съ отвращеніемъ отталкивала его отъ себя, призывая Каролля, своего дорогого Каролля. Никто въ мір не зналъ какія муки испытывало ея бдное сердце.

Жиллю исполнилось двадцать три года. Онъ увидалъ Гутъ Стерсенъ и влюбился въ нее до безумія. Гутъ Стерсенъ была богата, онъ бденъ. Тогда отправился онъ въ Рераассъ, чтобы сдлаться рудокопомъ и разбогатть. Съ тхъ поръ мать ничего не слыхала о немъ.

Разъ ночью сидла она за прялкой, доставлявшей ей пропитаніе, у едва мерцавшаго ночника въ хижин, стны которой — нмые свидтели таинственной брачной ночи, — такъ же состарились, какъ и Люси въ уединеніи и печали. Съ тревогой думала она о своемъ сын, хотя его присутствіе, столь сильно желанное, напомнитъ ей, а быть можетъ и причинитъ новыя огорченія. Эта бдная мать любила своего сына, несмотря на всю черствость его натуры. Да и могла ли она не любить его, вынеся для него столько страшныхъ мученій!..

Поднявшись съ своего мста, она достала изъ стараго шкафа распятіе, заржаввшее въ пыли. Одно мгновеніе она смотрла на него съ мольбой, потомъ вдругъ съ ужасомъ отбросила отъ себя:

— Молиться! — прошептала она: — Какъ будто я могу молиться!.. Несчастная! Ты можешь молиться только аду! Аду принадлежитъ твоя душа!

Она погрузилась въ мрачное раздумье, какъ вдругъ ктото постучалъ въ дверь.

Это обстоятельство не часто случалось съ вдовой Стадтъ, такъ какъ уже съ давнихъ поръ, благодаря странному образу ея жизни, въ деревн Токтре сложилось мнніе, что она знается съ нечистой силой. Оттого никто не подходилъ къ ея хижин. Странные предразсудки того вка и невжественной страны! Своими несчастіями она составила себ славу колдуньи, подобно тому, какъ смотритель Спладгеста прослылъ колдуномъ за свою ученость!

— Неужели это вернулся мой сынъ? Неужели это Жилль! — вскричала она, бросаясь къ двери.

Увы! Надежда ея не сбылась. На порог двери стоялъ малорослый отшельникъ, одтый въ грубую шерстяную рясу съ опущеннымъ на лицо капюшономъ, изъ подъ котораго виднлась только черная борода.

— Святой отецъ, — спросила вдова: — что вамъ нужно здсь? Вы не знаете въ какое жилище вы забрели.

— Неужели! — возразилъ хриплый, слишкомъ знакомый голосъ.

Сбросивъ перчатки, черную бороду и капюшонъ, онъ открылъ зврское лицо, рыжую бороду и руки, вооруженныя отвратительными ногтями.

— О!.. — вскричала вдова и закрыла лицо руками.

— Это что такое? — закричалъ малорослый: — Въ двадцать четыре года ты не привыкла къ мужу, на котораго должна будешь смотрть всю вчность?

— Вчность!.. — пробормотала она съ ужасомъ.

— Слушай, Люси Пельниръ, я принесъ теб всти о твоемъ сын.

— О моемъ сын! Гд же онъ? Зачмъ онъ не пришелъ самъ?..

— Онъ не можетъ.

— Но говорите же, — вскричала она: — благодарю васъ, увы! Вы тоже можете принести мн радость!

— Я дйствительно принесъ теб радостную всть, — продолжалъ малорослый глухимъ голосомъ: — ты слабая женщина и я изумляюсь какъ могла ты произвести на свтъ такого сына! Радуйся же! Ты опасалась, что твой сынъ пойдетъ по моимъ слдамъ: теперь не бойся этого.

— Какъ! — вскричала мать, вн себя отъ восторга: — Мой сынъ, мой возлюбленный Жилль перемнился?

Съ мрачной усмшкой смотрлъ отшельникъ на ея радость.

— О, онъ совсмъ перемнился, — сказалъ онъ.

— Такъ зачмъ же онъ не спшитъ въ мои объятія? Гд вы видли его? Что онъ длаетъ?