Но она нисколько не смутилась.

— Ты меня въ самомъ дл, кажется, начинаешь за убійцу принимать? — проговорила она, какъ-то странно усмхнувшись. — Но, во всякомъ случа, ты долженъ мн дать честное слово не длать ему сценъ. Даешь? Ну, пожалуйста, прошу тебя!

Она подошла ко мн еще ближе, съ нжной улыбкой взглянула мн въ глаза, и я далъ ей это слово.

Впрочемъ, на весь разговоръ съ нею и съ генераломъ я обратилъ мало вниманія: мн нужно было совсмъ не то. Мн нужно было, наконецъ, объясниться съ нею, выяснить мое положеніе относительно ея, и я ршился вызвать ее на откровенность.

Я начавъ прямо.

— Зина, — сказалъ я:- ты называешь неумстною фразой мои слова о томъ, что должна выбрать между мною и Рамзаевымъ. Пожалуй, я отказываюсь отъ этой фразы, но дло въ томъ, что мн кажется и безъ всякаго выбора слдуетъ мн уйти отъ тебя.

— Это еще что! — изумленно шепнула она.

— А то, что я теб вовсе не нуженъ. Ты пришла за мною, ты звала меня, ты меня уговаривала, ты повторяла о своемъ несчасть, о томъ, что я такъ необходимъ для тебя… Ну вотъ я здсь, я вмст съ тобою, и неужели ты думаешь, что у меня совсмъ ужъ глазъ нтъ. Да, я точно слпъ, и ты лучше чмъ кто-либо знаешь до какой степени слпъ, но все-же я вижу, что теб я вовсе не нуженъ и что самое лучше уйти мн отъ тебя. И я прошу тебя, отпусти меня, отпусти!

Я замтилъ, какъ она слабо улыбнулась на это слово.

Но къ чему мн было скрываться? Разв она не знала своей власти надо мною?

— Уйди, — тихо сказала она:- насильно я не стану тебя удерживать, если ты меня не жалешь.

— Господи! Да этою-то жалостью ты и притянула меня сюда. А между тмъ, наблюдая за тобою, я вовсе не нахожу тебя жалкою! Ты очевидно спокойна. Если что тебя тревожило до сихъ поръ, то одна только страшная, скверная вещь: выздоровленіе твоего мужа. А въ этомъ тебя успокоить и помочь теб, конечно, ужъ я не могу.

Она внимательно слушала и смотрла на меня своими молчащими глазами, но при послднемъ моемъ слов встрепенулась.

— Ты называешь это ужасною и скверною вещью, но есть вещи еще ужасне, еще скверне, съ которыми, однако, мы должны мириться: жизнь заставляетъ насъ брать ихъ. Я не виновата въ этомъ желаніи.

— Да, ты могла быть не виновата, но я не знаю, такъ-ли это? Ты могла-бы быть не виновата, если-бы было все ясно предъ тобою, еслибъ у тебя были опредленныя цли, если-бы ты жила сознательно. А ты живешь безсознательно, Зина! Ты сама не знаешь, чего теб нужно!

— Въ этомъ-то мое и мученье! Въ этомъ-то мое и несчастье! — горячо возразила она. — Отъ этого-то мн такъ и холодно на свт! Отъ этого-то мн и нуженъ такой человкъ какъ ты.

— Зачмъ-же я теб нуженъ? Во все это время ты ни разу не обратилась ко мн. Ты ни разу не нашла чего-либо, чтобы нужно теб было передать мн. Ты ни разу по-душ не поговорила со мною. Зачмъ-же я теб нуженъ?

— Ахъ, ты опять ничего не понимаешь, Andr'e. Что-жъ такое, что я не говорю съ тобой? Иной разъ и много на душ, а словами всего не выговоришь, да и не нужно… Знаешь-ли ты, что много вопросовъ тяжелыхъ, мучительныхъ, могутъ разршиться безъ всякихъ словъ, однимъ только присутствіемъ человка? Ты говоришь, зачмъ ты мн нуженъ! Вотъ я ни въ чемъ не совщалась съ тобою, ты ничего мн ни совтовалъ, а между тмъ не разъ, конечно, ты многое ршалъ для меня. Нтъ тебя — и я тревожна, и я мучаюсь. Пришелъ — и я знаю что ты тутъ, рядомъ со мною, и мн тепле становится, и я спокойне. Вотъ зачмъ ты мн нуженъ!

— Хотлъ-бы я врить, что все это такъ, да не врится. Вообще, я думаю, ты сама отлично понимаешь и видишь, что много чего-то невысказаннаго въ нашихъ отношеніяхъ. Дикія какія-то это отношенія. Скажи, что не такъ, возрази, если умешь!..

— Да, конечно, оно можетъ казаться теб неестественнымъ и дикимъ, если ты постоянно будешь обращаться назадъ и вспоминать старое.

— Да разв можно его забыть? — изумленно спросилъ я.

— Можно! — отвтила Зина. — Я, по крайней мр, о прошломъ не думаю, не позволяю себ думать. Я гляжу на тебя какъ на единственнаго своего друга, какъ на любимаго брата. Гляди и ты на меня такъ-же, гляди на меня какъ на несчастную сестру, которая исковеркала, испортила себ жизнь, какъ только можетъ испортить свою жизнь женщина. И если ты будешь такъ смотрть на меня, тогда ничего неестественнаго и дикаго не покажется теб въ нашихъ отношеніяхъ.

Я не могъ не задуматься надъ этими ея словами. Конечно, она была права; конечно, иначе теперь я и не долженъ смотрть на нее, ничего другого я и не имлъ права ждать. Если я согласился вернуться къ ней, то именно только затмъ, чтобъ быть ей братомъ. Да къ тому-же, разв, наконецъ, сегодня я не разглядлъ этого старика? Разв мн неловко отъ его доврчивымъ словъ, отъ его пожатія? Чего-же въ самомъ дл я хочу? Отнять жену у мужа?.. Я ничего не хочу, но, вдь, я люблю ее, люблю всю жизнь, безумно люблю! Съ нею соединено все мое будущее! Въ ней вся судьба моя! Такъ какъ-же я могу не думать о прошломъ! Какъ-же я могу успокоиться на этихъ отношеніяхъ и не считать ихъ неестественными! Да и, наконецъ, вотъ она все ршила и высказала такъ прямо, такъ умно и справедливо, а между тмъ, разв не ложь эти умныя и справедливыя слова ея и разв она сама не сознаетъ что он ложь?!

— Зина, — проговорилъ я:- ты сама отлично понимаешь, что я не могу не думать о прошломъ. И я знаю, что ты сама о немъ думаешь: такое прошлое не забывается!..

— Зина! Зиночка! Поди сюда на минуточку! — раздался изъ дальней комнаты голосъ генерала.

Она встала, хотла выйти, но остановилась предо мною и обдавъ меня однимъ изъ своихъ невыносимыхъ, быстрыхъ и горячихъ взглядовъ, шепнула:

— Зачмъ-же считаешь ты ужаснымъ и безобразнымъ мое желаніе никогда больше не слыхать этого голоса?!