Она даже поднялась, чтобы идти разбудить дочь, но остановилась въ раздумь.

«Пусть лучше выспится хорошенько, тогда блажить меньше будетъ», — сказала она себ мысленно, сла и стала перечитывать письмо.

Письмо ей показалось слишкомъ длиннымъ. Тутъ было объясненіе, что она съ дочерью страдаетъ отъ затворнической жизни и недостатка общества, что ей очень лестно знакомство съ хорошимъ образованнымъ человкомъ и тому подобное.

«Зачмъ ему все это? Проще лучше. Напишу только, что мы рады познакомиться съ нимъ и просимъ его на чашку чаю — вотъ и все», — ршила она, зачеркнула написанное, перевернула листъ бумаги и начала писать вновь.

Когда Соняша въ одиннадцатомъ часу выплыла. въ столовую въ распашномъ капот и съ толстымъ слоемъ не смахнутой пудры на лиц, письмо было уже готово, и Манефа Мартыновна сидла за безконечнымъ вязаньемъ филе изъ блой бумаги. Соняша чмокнула мать въ щеку, а та съ легкимъ упрекомъ сказала ей:

— Спишь долго. Ужасъ какъ долго. Кофей-то не только простылъ, а обледенлъ.

— Кофей разогремъ. А раньше зачмъ мн вставать? Какія у меня такія обязанности? Когда я рисовать учиться ходила, я раньше вставала, но сами-же вы стали говорить, что это рисованье только переводъ денегъ, — отвчала Соняша съ запальчивостью.

— Не горячись, не горячись. Я такъ только сказала… — остановила ее мать и прибавила:- Письмо готово. Надо только переписать.

— Ахъ, ужъ мн это письмо! Опять письмо!

Соняша сдлала кислую гримасу.

— Сама-же ты согласилась, — отвчала мать.

— Поневол согласишься, если вы наступя на горло.

Манефа Мартыновна зажгла бензинку и принялась разогрвать для дочери кофе, а дочь взяла листъ бумаги и стала читать вслухъ письмо.

— «Многоуважаемый Антіохъ Захаровичъ», произнесла она и злобно прибавила:- Скорй-же многопрезираемый.

— Отчего? За что мы его должны презирать? Что онъ намъ худого сдлалъ? — спросила мать и тоже прибавила: — Нтъ, ты, я вижу, и сегодня лвой ногой встала съ постели.

— А вотъ и ошибаетесь. Обими ногами. Но я не понимаю, съ какой стати совсмъ незнакомому человку писать «многоуважаемый»? Просто милостивый государь, — поправилась Соняша.

— Ну, поправь: милостивый государь.

— «Вчера я получила ваше почтенное письмо», — продолжила Соняша, и опять остановилась. — Но позвольте вамъ сказать, что письмо то ужъ вовсе не почтенное, — сказала она. — Разсудите сами, человкъ его лтъ и вдругъ…

— Позволь… Но вдь нельзя-же ругаться въ письм. Всякое письмо требуетъ учтивости.

— Никто васъ не заставляетъ ругаться, но слово «почтенное»-то ужъ вовсе не подходитъ.

— Ну, хорошо. Ну, напиши — «любезное». «Ваше любезное письмо»..

— И любезности я не вижу. Человкъ готовится загубить вкъ двушки.

— Пойми, что я только изъявляю желаніе съ нимъ познакомиться и прошу его на чашку чаю.

— Ну, хорошо. Пусть будетъ любезное. Любезное все-таки лучше, чмъ почтенное. «Я и дочь очень рады съ вами познакомиться», — прочла Соняша вслухъ еще фразу и сказала:- Слово «дочь» долой. Вдь вы это пишете, а не я. «Я очень рада съ вами познакомиться, какъ съ сосдомъ, и прошу васъ сдлать намъ честь»… Ршительно не понимаю, какая тутъ особенная честь!

— Милый другъ, да вдь въ приглашеніяхъ всегда такъ пишутъ, — возразила мать.

— Ну, пускай будетъ честь, — согласилась Соняша. — Только слово «намъ» я вымараю и поставлю «мн». Вдь это вы одна. Я тутъ совершенно не соприкасаюсь. «Сдлать мн честь пожаловать сегодня вечеромъ въ семь часовъ на чашку чаю. Преданная вамъ»… Зачмъ преданная? Съ какой стати?

— Душечка, такъ всегда пишется.

— Достаточно ему и словъ: «съ глубокимъ почтеніемъ». По правд сказать, онъ и этого не стоитъ.

— Ну, съ почтеніемъ, такъ съ почтеніемъ, — согласилась Манефа Мартыновна и сказала:- Я нарочно старалась быть какъ можно кратче. Теперь ты довольна?

— Очень… — иронически отвтила дочь. — Благодарю васъ.

— Зачмъ такъ? Съ какой стати? Ты вдь согласилась.

— Вынудили, такъ и согласилась. Ну, да все равно, — пробормотала Соняша, принимаясь за кофе и обмакнула въ чашку кусокъ сдобной булки.

— Ну, а теперь, когда исправила письмо, то вотъ, напившись кофею, возьми и перепиши его, — сказала Манефа Мартыновна, шевеля спицами вязанья.

— Это еще съ какой стати! — воскликнула дочь. — Гд рука, тамъ и голова. Вы къ себ его приглашаете, а не ко мн. Вы пишете, а не я… ну, и переписывайте сами. А меня — ахъ, оставьте!

— Глупая, да вдь я изъ-за того, что у тебя почеркъ лучше и ты грамотне меня пишешь.

— Никакого ему почерка не надо и никакой ему особенной грамотности не требуется. Просто онъ стремится къ намъ ради его старческихъ плотоядныхъ цлей на меня.

— Полно, Соняша… Человкъ съ благородными намреніями.