— Это, мама, мой командир. Капитан Питер Крамер, он, как и я, настоящий разведчик!

Крамер подошел к моей матери и залихватски щелкнул своими каблуками. Взяв мою мать за руку, он поцеловал её, и тут же представился четко по-военному, вытянувшись по швам, словно перед генералом.

— Гауптман Питер Крамер!

— Фрау Кристина Петерсен! — представилась она и пригласила нас пройти в дом.

Еще долго она не могла успокоиться, раз от разу, вспоминая о своей радости, легким всхлипыванием.

В доме было тепло. Уже с утра мать топила печь, подбрасывая угольные брикеты. Знакомым запахом моего детства здесь, кажется, был пропитан каждый сантиметр этих стен.

— Мама, а у нас кофе есть? — спросил я, вспомнив пожелание Крамера.

— Есть, сынок. Ты же знаешь, твоя мама всегда держит неприкосновенный запас для таких случаев. Ты раздевайся, раздевайся. Не стой в дверях в своей шинели.

Я снял своё кепи и, скинув шинель, повесил её на вешалку. На моей груди красовался новый блестящий «Железный крест» и почетный знак «За рукопашный бой», и серебряный знак за легкое ранение. Мать взглянула на меня и расцвела в улыбке, похлопывая в свои ладошки.

— Да ты, Крис, мой мальчик, настоящий герой! — с восторгом и гордостью сказала она.

— Да, фрау Кристина, ваш сын настоящий солдат. Ему вчера лично Гитлер в Берлине вручал эту высокую награду!

— Ты что, сынок, видел нашего фюрера? — удивившись еще больше, спросила мать.

— Как тебя, мама! Он даже похлопал меня по плечу!

Крамер тоже снял с себя кожаное пальто и предстал перед моей матерью в своем идеальном мундире с «Рыцарским крестом», висящим на шее.

— Вы, капитан, я вижу тоже настоящий герой? — спросила мать, заворожено глядя на Крамера.

— Да, фрау Кристина. Нас обоих с вашим Кристианом вчера награждал фюрер. Нас специально вызвали с фронта, чтобы Гитлер мог лично вручить нам эти высокие награды солдатской доблести.

— Ой! — спохватилась мать, — я совсем забыла про кофе.

Достав с полки жестяную банку, она вытащила из неё небольшой холщовый мешочек и, развязав шнурок, высыпала в кофемолку зерна настоящего бразильского кофе, еще, наверное, довоенного времени.

Подав мне мельницу, я, как и в детстве, стал крутить её ручку, держа тяжелый деревянный корпус под мышкой. Кофейные зерна приятно хрустели в жерновах мельницы, превращаясь в ароматный порошок. Чайник, стоящий на чугунной плите, уже кипел и мать, высыпав в турку кофейный порошок, залила его горячей водой. Поставив её вновь на чугунную плиту, она дождалась, когда над туркой появится ароматная коричневая шапочка. После чего она сняла её с плиты и поставила её на деревянную подставку.

Крамер с нетерпением ждал, когда мать нальет кофе. По его виду было заметно, что он так же, как и я полностью отключился от фронтовых воспоминаний. Не успев поднять свою чашку, как вдруг окна моего дома сотряслись от взрыва. Я по-привычке даже упал на пол, чуть не разлив напиток, но мать в это время стояла возле плиты с абсолютным отсутствием всякого страха.

— Не бойся, Крис, это на полигоне Тамбах Дитхард наш фюрер испытывает совершенно новые танки. У нас последнее время в городе появилось много солдат вермахта. В бывшем кавалерийском полку, что на окраине города, расположился учебный танковый полк «Адольф Гитлер». Почти каждую ночь на железнодорожные платформы прибывают новые и новые танки, которые испытывают тут рядом на этом военном полигоне.

Вернувшись за стол, я понял, что эта страшная война тоже дошла даже до маленького Ордруфа. На душе, вновь стало тяжело в предчувствии каких-то значимых для Германии перемен.

— Да, малыш, из огня да в полымя, как говорят русские! Так хотелось отдохнуть от этой канонады, да видно рано. Я не думал, что в этом тихом городке я снова услышу взрывы артиллерийских снарядов.

— Недавно, Крис, у нас произошел вообще страшный случай. Русские пленные угнали свой танк, который наши солдаты должны были подбить на полигоне. Они ворвались в Ордруф, и въехали в ресторан «Zum L"owen» прямо через витрину. Один «Иван» вылез из танка и заставил хозяина ресторана погрузить им большую бочку пива прямо на танк. Офицеры танкового полка, сидевшие в ресторане, настолько напугались, что хотели уже сдаться в плен. Тогда весь город несколько дней жил в страхе. Правда, этот танк потом подбили. Русский вылез из него, когда ребенок перебегал улицу и упал под гусеницы. Вот тогда этого «Ивана» и убили. Я до сих пор не могу понять, почему же русский не стал давить ребенка. Неужели «Иваны» совсем не такие кровожадные, как говорит нам доктор Геббельс!? Ты, Крис, расскажи мне о них, ведь ты, наверное, встречался с ними на своем фронте? — сказала мать.

В разговор тогда вступил Питер. Он ведь всю жизнь прожил с «Иванами» и знал все их традиции и даже песни, которые они пели. Крамер выпил свой кофе и только тогда сказал:

— Я не хочу вас пугать, фрау Кристина, но поверьте мне, через год-два большевики будут здесь в Германии. Мы никогда не сможем выиграть у них эту войну. Поэтому приготовьтесь, нас ждут большие-большие перемены. Вам не следует так искренне верить доктору Геббельсу, фрау Кристина! После Сталинграда война уже нами проиграна и теперь дело только времени.

После сказанных капитаном слов, моя мать присела на стул и горько заплакала. Теперь из её глаз текли совсем другие слезы. Она в ту минуту представила, как дикие «Иваны» ворвутся в Германию и будут всех подряд убивать, грабить и насиловать на правах победителей.

Я в то время сидел, шокированный рассказом матери. Я никак не мог понять, что русский ценой своей жизни спас немецкого ребенка. Я не мог понять почему, почему они совсем другие, не такие, как говорил нам фюрер. Я всегда, всегда представлял, что «Иваны» — это грубая, необразованная и грязная раса, которая подлежит уничтожению. Но после этого случая я окончательно задумался над праведностью этой войны.