Я хоть и готовил целый день речь для Габриелы, но все слова в тот момент куда-то исчезли, и от своего волнения я не мог вымолвить, ни слова. Габи, видя мое замешательство, сама сделала мне шаг навстречу и, лукаво прищурив свои глаза, спросила:

— Крис, а ты не хочешь угостить меня шоколадом!?

Вот тут-то я и понял, что Габи сама делает мне предложение, и от такой неожиданности мое сердце стало биться, словно во время танковой атаки. Чувство необыкновенной радости вспыхнуло в моей груди, подобно осветительной бомбе, зависшей на парашюте над нейтральной территорией между нами и большевиками. Только сейчас я понял, что шоколада у меня в это ответственное время так и не оказалось. Стараясь выйти из дурацкой ситуации, я вдруг открыл свой рот и сказал:

— Габи, ты не хотела бы со мной сходить вечером в ресторанчик? Можешь взять с собой подружку для моего командира. А вот после, после будет тебе целый ящик шоколада.

Габриэла засмеялась и приняла мое приглашение.

— У меня есть подруга, правда она живет в Люзентале, но я позвоню ей по телефону и назначу время и место нашей встречи. Ты зайдешь ко мне!? — спросила меня Габи с глазами полными какого-то неописуемого ожидания и девичьего счастья.

— А ты разрешаешь?

— Я так хочу! Пусть это будет мой маленький каприз! — сказала Габи, как-то лукаво щурясь.

Я вошел следом за ней, помогая вести велосипед. Габи открыла дверь и впустила меня к себе в дом. Еще до войны, когда я был мальчишкой, я иногда заходил к своей подружке. В доме за это время ничего не изменилось, только добавился портрет её отца, который висел на стене в гостиной и был украшен черными траурными лентами. К деревянной рамке портрета был прикручен «Железный крест» на черно-красной ленте, свернутой бантом.

В такую минуту я не стал напоминать ей о смерти отца, но она опередила меня и сказала:

— Знаешь, Крис, я хочу сказать тебе одну вещь. Ты, возможно, меня неправильно поймешь, но я должна сказать тебе это. Я, дорогой Крис, хочу иметь от тебя ребенка. Я еще не знаю, вернешься ты с войны или нет, но частица тебя будет всегда со мной.

Габриэла взяла меня за руку и потянула к себе в комнату, глубоко вздыхая. Закрыв дверь, она с какой-то нервной дрожью набросилась на меня, расстегивая мой поношенный мундир. В это время я ничего не мог понять. Почему, почему эта девчонка потеряла всякие тормоза. Будто дьявол вселился в неё, и она под его властью старалась затащить меня к себе в кровать. После недолгого замешательства я все же сдался. Мои руки, так же как и её, принялись освобождать её от одежды. Стянув с неё серое платье, я обнаружил под ним розовую шелковую рубашку, которая красиво облегало её тело. Габи тяжело дышала, повторяя мне на ухо только одно:

— Meine Geliebt, bin ich schneller ich will dich, ich will dich sehr!!!(милый мой, давай быстрее, так тебя хочу, я так тебя хочу!!!).

Стянув с неё шелковый пеньюар, я был приятно удивлен. За эти годы её «прыщики» превратилась в довольно красивую женскую грудь, которая только одним видом возбуждала меня с необыкновенной силой. Шелковый пояс с подвязками для чулок, обтягивал её нежный девичий стан, подчеркивая безукоризненные формы. С трясущимися руками я старался расстегнуть злосчастные мелкие крючочки, которые застегивали этот пояс, но у меня ничего не получалось. Видя мое неумение, Габи сама расстегнула свой пояс и спустила с ног шелковые чулочки. Обняв меня за шею, она повисла на мне и завалила в свою кровать. Я не знал тогда, что меня ждет еще одно приключение, которое называется лишением девственности. В моей жизни еще никогда не было подобного препятствия, которое сдерживало меня в достижении своей цели. Я напрягся и тут же ворвался в неё словно в окоп к «Иванам». Необыкновенное ощущение пронзило меня с головы до ног. Габи слегка дернулась всем телом и, тихо-тихо застонав, прикусила свою губу, закрыв глаза.

После того, как я дважды опустошил в неё свой организм, Габи обняла меня и стала целовать с невиданной страстью, обхватив меня ногами. После чего из её глаз потекли слезы. По-детски заплакав, она, всхлипывая, уткнулась лицом в подушку.

— Ты, Крис, наверное, думаешь, что я шлюха? Что я отдалась тебе в первую минуту нашего первого свидания? Я просто хочу, чтобы ты меня понял. У тебя нет отца, мой отец тоже погиб, отец и брат моей подруги Петры тоже погибли. Все лучшие мужчины погибают на этой страшной войне, а здесь остаются или больные, или эти нацистские недоумки. А я же просто хочу иметь ребенка от нормального здорового парня, чтобы и ребенок тоже был здоров. Вот поэтому я и пошла на этот шаг. Ради ребенка я готова на всё. Будь же сегодня только моим, и ни в чем себя не сдерживай, мой милый Крис.

Как Габи и обещала, вечером она вместе с подругой ждала нас на ратушной площади невдалеке от ресторанчика Хельмута Мюллера. В точно назначенное время мы с капитаном подошли к ним и, разделившись на пары, вошли в этот небольшой, но уютный кабачок. К нашему удивлению, ресторан был полон отдыхающих танкистов и артиллеристов местного гарнизона, которые после службы пили пиво и наслаждались последними днями своего пребывания в глубоком тылу. Не пройдет и трех месяцев, как многие из них погибнут под Прохоровкой, в самом страшном танковом сражении за всю историю человечества.

В тот момент весь этот ресторан утопал в табачном дыму. Мы, пробившись через эту дымовую завесу, заняли пустующий столик. В одно мгновение перед нами возник толстый официант бюргер, который, держа в руке записную книжку, тут же улыбаясь, принял наш заказ. Петра явно пришлась Крамеру по вкусу. Её голубые глаза, шелковистые локоны волос и детский наивный взгляд придавали ей свою неповторимость, на которую Питер клюнул, словно жирный карп на вкусную наживку. Он рассказывал ей о своих подвигах на фронте, поглаживая её тонкую и хрупкую ладонь, вызывая в её глазах неподдельный восторг. Сквозь дымовую завесу вдруг снова возник толстый официант, держащий на подносе четыре бокала пива. Ловким движением он бросил на стол четыре картонных кружка, которые, прокатившись по столу, легли каждый напротив нас. Поставив пиво, официант тут же удалился, чтобы принести нам по штофу шнапса и жареных баварских колбасок, о которых постоянно мечтал Крамер. Чокнувшись бокалами, капитан Крамер сказал: