– Не буди лихо, пока оно тихо, – посоветовал Сергей, и непонятно, Мишеля он имел в виду или себя самого. Но Антон, будучи по природе своей весьма бесстрашным малым, пропустил предупреждение мимо ушей и, по-прежнему не сводя взгляда с Александры, дружески положил руку на плечо Волконскому и сказал:

– Нехорошо, Мишель! Ты не предупреждал, что она красавица!

– Серьёзно? – Волконский перевёл взгляд на Александру, раз уж все смотрели только на неё, но лицо его осталось бесстрастным, в отличие от Голицына, в чьих глазах прямо-таки зажглись два огромных розовых сердечка. – Знаешь, а я за своим презрением этого как-то и не заметил!

С этими словами он снял со своего плеча руку Голицына, при этом вид имея такой, словно это и не рука была вовсе, а нечто ужасно неприятное, и, развернувшись, направился к выходу. А так как выход – он же вход – в главную залу особняка начинался узким коридором прямо у Александры за спиной, то, получалось, направился он прямо к ней.

Что ничуть не добавило Саше уверенности.

"Подорвался-то, как ужаленный! – преисполненная ехидством, думала она. – Что же это, дорогой братец, ниже вашего дворянского достоинства находиться под одной крышей с такой, как я?"

И всё бы ничего, если бы Мишель проявил хоть какую-то учтивость… Глядишь, и обошлось бы ещё – Саша так и осталась бы в своём странном, нерешительном состоянии, дожидаться спасительных утешений Сергея Авдеева, на которые так рассчитывала.

Но у Мишеля получилось во сто крат лучше, ибо там, где есть гнев – нет места страху. Самой большой его ошибкой стало то, что он всерьёз вознамерился пройти мимо, не снизойдя даже до элементарного приветствия. Ни в коем случае не остановиться, дабы любезно спросить, как она поживает или, чего доброго, поцеловать ручку или поклониться – этого-то от него никто и не ждал.

Раз уж он куда-то резко заторопился, мог хотя бы кивнуть, или удостоить её своим царственным взглядом – да что угодно, но только не делать вид, что она пустое место! Какой отвратительный пример он подавал остальным!

Александру подобное поведение просто взбесило. Как ярая поборница справедливости, она была убеждена – это нечестно, неправильно, и он, по её уразумению, не имел ни малейшего права так себя вести! Он же князь, дворянин, мужчина, чёрт возьми!

Ну, а если уж и его величество позволял себе пренебрегать правилами приличий на людях, что говорить о провинциальной простушке? Это было всего лишь одно мимолётное движение, настолько быстрое и неуловимое, что Мишель со своей блестящей реакцией и не сумел заметить его вовремя. Мгновение, и Александра оказалась точно на его пути. Разумеется, остановиться Мишель не успел, в результате чего получил сильнейший толчок в плечо, заставивший его коротко выругаться, в очередной раз нарушая священный этикет.

На удивление Мишеля, после такого жёсткого столкновения эта хрупкая девушка, осталась стоять недвижимо, точно каменная скала, словно не почувствовав удара. Она лишь еле заметно поморщилась на его грязное сквернословие, но не более того.

И даже не повернувшись к нему, сказала, нахалка:

– Осторожнее надо быть, ваше величество! Смотрите, куда идёте, так и шею сломать недолго.

И, шелестя юбками, направилась в залу, к своему дорогому Авдееву, той самой королевской походкой, высоко подняв подбородок. Последнее слово вновь осталось за ней. Мишель лишь долю секунды смотрел ей вслед, но затем решил, что выяснять отношения ниже его достоинства, а разбираться, кто кого толкнул, и вовсе – мальчишество. Неужели неясно, что она сделала это нарочно? Но подобная дерзость с её стороны, как ни странно, вызвала у него улыбку.

Которая, впрочем, сразу пропала, ибо следом за дочерью в залу вышла Алёна, в сопровождении графини Авдеевой. Мишель решил воспользоваться советом Сашеньки и пропустил их вперёд, прежде чем выйти самому. Алёна-то, конечно, на конфликт идти не будет – вон как глазами стреляет! – но Мишелю не хотелось лишний раз сталкиваться с ними – нигде, никак, никогда.

– Уже уходите, Мишенька? – заботливо спросила Софья Владимировна.

Он и ей не ответил. Перехватил взгляд Алёны, которая прямо-таки раздевала его глазами, Мишель демонстративно поклонился обеим женщинам и вышел, так ни слова и не сказав.

– Это из-за нас, – тихонько пояснила Алёна, оглядываясь вслед молодому князю. – Никак не может смириться, бедный мальчик!

– Дай ему время, дорогая, – посоветовала Софья Владимировна. – Этот ребёнок сильно избалован. Трудно понять, трудно принять. И ведь такое горе! Он очень любил покойную княгиню…

В то же самое время, Ксения Митрофанова, подхватившись со своего места, стремительно направилась к Сергею Авдееву, чтобы сказать ему пару слов, а потом, как верная жена декабриста, неизменно последовать за любимым в добровольное изгнание. Надо сказать, отказываться от столь прекрасного вечера ей категорически не хотелось, поэтому на Авдеева Ксения была вдвойне зла. Но о том, чтобы оставаться здесь без Мишеля, и речи не шло.

Возле Авдеева она оказалась одновременно с Александрой – та шла медленно, фланируя сквозь собравшихся гостей, и отблеск света играл с её длинными тёмно-синими, как сама ночь, юбками. Достойно, вне всяких сомнений. А вот Ксения, как какая-то простолюдинка, едва ли не бегом бежала и, остановившись возле Авдеева с Голицыным, вынуждена была перевести дух, набирая в грудь побольше воздуха перед своей гневной тирадой. Присутствие потенциальной соперницы за спиной, которая сегодня была на высоте, не в пример позавчерашнему дню, Ксения ощущала всеми фибрами души.