Дама и непремнный членъ присутствія по крестьянскимъ дламъ простились очень любезно; и къ вечеру весь городъ зналъ и врилъ тому, что членъ разсказывалъ дам.

Такъ, читатель, наши недалекіе пугальщики, называть которыхъ излишне за ихъ общеизвстностью, пріучили наше общество односторонне смотрть на нкоторыя явленія нашей жизни. Эти явленія были не опасны въ начал, и пугальщики отводили отъ нихъ глаза общества, отождествляя ихъ съ преглупйшимъ цинизмомъ. Общество слушало пугальщиковъ и смялось, пока, наконецъ, неопасныя въ начал явленія, подъ вліяніемъ односторонняго, чисто шутовскаго отношенія къ нимъ, не превратились въ явленія ужасныя, заставившія стать всю Россію на военное положеніе…. Только что прочитанный читателемъ разсказъ члена по крестьянскимъ дламъ присутствія взять буквально изъ дйствительности и буквально въ 1869 году. Этому разсказу врилъ весь городъ, а потому и смотрлъ на Могутова, да и то недолго, не какъ на фанатика мысли, а какъ на глупаго, сластолюбиваго малаго. Могутовъ не былъ, какъ читатель увидать, набитый дуракъ и дикій сластолюбецъ, а потому ему не нужно было трудиться, чтобы заставить городъ скоро позабыть глупую исторію, сочиненную о немъ. Найдя исторію не совмстимой съ Могутовымъ, обыватели города и успокоились, а, между тмъ, Могутовъ былъ опасный человкъ, и, какъ читатель увидитъ, — надлалъ много зла.

Городской садъ, какъ читатель уже знаетъ, былъ окруженъ со всхъ сторонъ однообразными двухъ-этажными домами. Но, среди этихъ однообразныхъ домовъ, было два дома, не похожіе на остальные. Они стояли визави, ихъ отдлялъ другъ отъ друга только тнистый городской садъ. Одинъ — длинный, весь двухъ-этажный, а по средин въ три этажа, съ колоннами, красивыми полукруглыми окнами, сквозь стекла которыхъ видны были дорогіе занавсы, такія же люстры у потолка и канделябры на стнахъ, — это домъ благороднаго с-нскаго дворянскаго собранія. Другой — фасадомъ, окнами и крышей ничуть не отличался отъ всхъ прочихъ домовъ площади, но онъ былъ, какъ и его визави, благородное дворянское собраніе, окрашенъ въ свтло-зеленую краску, на окнахъ его также видны были дорогіе занавсы, а позади его, кром того, былъ небольшой, но тнистый садъ, начинавшійся почти у самаго дома и упиравшійся въ высокую, поросшую мхомъ, во многихъ мстахъ треснувшую каменную стну когда-то сильной крпости. Этотъ домъ отличался отъ всхъ другихъ домовъ площади еще и тмъ, что у его подъзда цлую ночь, а въ двухъ крайнихъ его окнахъ до двухъ часовъ ночи, свтился огонь. Это домъ с-нскаго начальника губерніи.

Въ тотъ день, когда былъ привезенъ Могутовъ, въ шесть часовъ вечера, въ губернаторскомъ дом, какъ всегда, въ крайнихъ двухъ окнахъ нижняго этажа былъ виднъ свтъ. Если подойти въ этимъ окнамъ и посмотрть въ нихъ, то увидали бы, убранную со вкусомъ дорогою мебелью, обоями, занавсами и картинами, большую комнату, похожую на кабинетъ, судя по столу, заваленному бумагами и книгами, но, по широкому дивану и по подушк и одялу на немъ, можно было заключить, что въ этомъ кабинет часто отдыхаетъ его хозяинъ. За столомъ сидлъ мужчина, какъ видно, высокаго роста, такъ какъ голова его сильно возвышалась надъ столомъ, лтъ за сорокъ, широкій въ плечахъ и съ полнымъ, мало-удлиненнымъ лицомъ; черные волосы, брови и густые того-же цвта усы, при близн кожи, длали лицо его мужественнымъ, но большіе черные глаза, сильно выдавшіеся впередъ, вмст съ толстыми губами у большаго рта, толстымъ, но пріятнымъ носомъ и не высокимъ, плоскимъ лбомъ, смягчали мужественность лица, придавали ему боле обыкновенный, мягкій, житейскій видъ. На немъ былъ коротенькій драповый пиджакъ и такой же, сильно открытый жилетъ, такъ что блая, тонкая холщовая рубаха хорошо обрисовывала его грудь, а брилліантовыя запонки ярко блестли на груди рубахи.

Онъ сидлъ, положивъ голову на одну руку, а другой держалъ сигару, которую медленно курилъ, такъ что струйки нжнаго синенькаго дымка успвали пропадать въ комнат, пока новыя испускались сидвшимъ. Глаза его то устремлялись на окна, то на столъ, то на стны и, чаще всего, на руку съ сигарой, и, казалось, любовались ею. Дйствительно, рука была блая, округленная, съ дорогимъ брилліантовымъ перстнемъ на одномъ и съ прекрасными, розовыми, длинными ногтями на всхъ пальцахъ.

— Пожаловалъ правитель канцеляріи къ вашему превосходительству, робкимъ голосомъ сказалъ молодой человкъ въ форменномъ вицъ-мундир, стоя вытянувшись ровно у дверей.

— Просить! не перемняя положенія, отвтилъ сидвшій съ сигарою. Это былъ начальникъ с-нской губерніи, губернаторъ, его превосходительство Левъ Николаевичъ Личинко.

— Честь имю кланяться, ваше превосходительство, слегка наклоняя голову и небрежно-прямо становясь у стола, сказалъ слабо-гортаннымъ голосомъ Петръ Ивановичъ Кожуховъ. На лиц его не было и слда той скорбной мины, которую онъ имлъ, когда принималъ въ своей канцеляріи жандарма и его спутника; онъ теперь высматривалъ солиднымъ, дловымъ человкомъ, имлъ спокойно-пріятную физіономію.

— Садитесь, я васъ позвалъ потому, что сегодня Петербургъ и утромъ, и днемъ, и вечеромъ извщаетъ насъ о разныхъ экстренныхъ длахъ. Утромъ секретная бумага съ этимъ… какъ его? плавно, громко и не торопливо сказалъ губернаторъ.

— Гордіемъ Могутовымъ, бывшимъ студентомъ института, ваше превосходительство! отвтилъ Кожуховъ.

— Гордій Могутовъ?… Славное имя и славная фамилія… Могутовъ?… Могутовъ? Отъ какого слова это происходятъ? Отъ могучій? Нтъ, было бы Могучевъ…. Гордій Могучевъ! этакъ было бы лучше, а то: Могутовъ!?

— Это, ваше превосходительство, отъ двухъ словъ происходитъ: могутъ и выть.

— Гордые могутъ выть…. Такъ, такъ…. Если и произошло большое сокращеніе, то все-таки оно хорошо подходитъ.

— А гордыхъ могутъ вить, ваше превосходительство.

— Ха, ха, ха! Да! Гордій Могутовъ вообразилъ, что онъ Могутъ-выть, а ему замтили, и внушительно замтили, что его могутъ свить…. Каламбуръ хорошъ…. А каковъ изъ себя этотъ Могутъ-выть?

— Физіономія не особенно благообразная и на первыхъ порахъ производитъ впечатлніе отталкивающее, возбуждаетъ нкоторую брюзгливость….

— Нахальное, дерзкое и обезображено угрями и оспой?

— Лицо чистое, ваше превосходительство, но какъ-то дерзко-невозмутимо и іезуитизмомъ попахиваетъ, ваше превосходительство!

— Хитрая и продувная рожа!.. Такъ, утромъ Петербургъ прислалъ намъ продувную рожу, а въ полдень прислалъ телеграмму, чтобы сдлали мы надлежащее распоряженіе о созыв экстреннаго земскаго собранія, «такъ какъ господинъ губернскій предводитель дворянства, Сергевъ, посл аудіенціи у государя, непосредственно отъ его величества получилъ разршеніе на созывъ экстреннаго губернскаго земскаго собранія». Это дословно телеграмма изъ министерства…. Этотъ предводитель далеко пойдетъ! Держу пари, что чрезъ годъ онъ будетъ губернаторомъ, а чрезъ два — товарищемъ министра…. Я уважаю такихъ людей, хотя уважаемаго Ивана Ивановича Сергева недолюбливаю…. Недолюбливаю за то, что, идя врнымъ путемъ къ власти, имя характеръ, нужный власти, онъ съ завистью смотритъ на власть, готовъ подставить ногу власти. А это — порокъ! Зависть — мать всхъ пороковъ!.. Чертъ его зналъ, что ему нуженъ голодъ въ губерніи? Онъ не предупредилъ меня, что это ему нужно…. Помимо меня нажужжалъ тамъ о голод. Оттуда спрашиваютъ: правда-ли, что въ моей губерніи голодъ? Требую свдній отъ исправниковъ, — рапортуютъ, что голода нтъ, а только урожай немного мене средняго. Я и отвтилъ буквально такъ туда!