— А тутъ вотъ и приставъ Ахневъ живетъ, сказалъ полицеймейстеръ громко. — Зайти и стороной, экивоками, разспросить его самого?… Зайду, вдь его жена мн дальняя родственница…. Смшалъ, его жена только училась съ моей женой въ одномъ пансіон…. Зайду! и онъ постучался въ дверь дома.

А губернаторъ, по уход полицеймейстера, быстро просмотрлъ «Голосъ». — Пустота! складывая газету и относя ее въ шкафъ, подумалъ онъ. Онъ взялъ послдній номеръ «Отечественныхъ Записокъ», открылъ его и, стоя у стола, просматривалъ оглавленіе книжки.

— Прочтемъ новое Щедрина, думалъ онъ, когда дошелъ въ оглавленіи книжки до статьи этого писателя. — Люблю я этого писателя! Онъ смется, зло смется, надъ недостатками чиновниковъ, но онъ смется съ любовью къ нимъ!.. Видно, что это не врагъ нашъ, а суровый наставникъ, который каррикатурою хочетъ учить насъ, необходимыхъ для пользы государства столбовъ, быть лучшими…. Да, Щедринъ былъ самъ чиновникомъ, знаетъ ихъ и любитъ ихъ!.. При злости его языка, при уродств рисуемыхъ имъ образцовъ — хорошій чиновникъ читаетъ его съ наслажденіемъ: онъ учится быть лучшимъ.

Губернаторъ положилъ книгу на столъ, хотлъ было ссть, но посмотрлъ въ окно и подошелъ къ нему.

Была морозная мартовская ночь. Полная луна стояла почти надъ срединою городскаго сада и хорошо освщала его. Старыя и втвистыя деревья сада, безъ листовъ, безъ движенія, какъ волшебно-освщенныя декораціи, покоились въ сладкомъ сн, и, какъ на картин, лежали на земл тни отъ нихъ. Снгу не было, земля была совершенно черная, и только кое-гд блестли на ней души замерзшей воды. Въ саду было пусто; изъ дома дворянскаго собранія робко пробивался огонекъ черезъ прутья деревьевъ.

Губернаторъ слъ на окно и, безъ мыслей въ голов, любовался картиной городскаго сада, картиной съ мягкимъ, манящимъ, волшебнымъ освщеніемъ.

— Хорошо предъ глазами и хорошо, покойно, разсудительно во мн самомъ, думалъ онъ немного погодя. — Дай Богъ, чтобы каждый такъ исполнялъ свою службу, такъ посвящалъ ей свое время, какъ я…. и благо будетъ на Руси!.. А сколько трудовъ нужно, сколько характера, сколько умнія выбирать людей!.. Да, не всякій можетъ быть такимъ…. Нуженъ трудъ и энергія, усиленный трудъ и энергія!.. Сынъ очень бднаго чиновника, крпостной службы чиновника, и матери, чуть не крпостной двки, я трудомъ и энергіей, исключительно своимъ трудомъ, дошелъ до университета, трудомъ дошелъ до губернаторства и трудомъ дойду еще до большаго…. Да, я могу быть довольнымъ собой, могу хвалиться и гордиться собой!.. Но счастливъ-ли я?… Конечно…. Что мн еще нужно? Я полный господинъ въ губерніи; я первое лицо въ город; я руковожу къ разумной дятельности администрацію цлой губерніи…. Уходитъ, правда, многое изъ подъ моего руководства, благодаря поспшности нововведеній, но это скоро перемнится…. Я не врагъ реформъ, но была и пусть будетъ власть, контроль власти надъ всмъ…. Впрочемъ, чмъ такъ особенно измнитъ мое положеніе ожидаемый моей губерніей новый судъ? Вдь и при немъ, все-таки, не десятки, не сотни, а тысячи чиновниковъ будутъ зависть отъ меня, будутъ идти по мною начертанной программ. Я главнокомандующій этихъ тысячъ!.. А все населеніе губерніи разв не зависитъ отъ меня во многомъ?… Да, я счастливъ и имю цль для будущаго!.. Чмъ дале, тмъ лучше и лучше, и на старости лтъ можно зажить богатымъ помщикомъ и крупнымъ городскимъ домовладльцемъ, конечно, Петербурга, Москвы, Кіева или Одессы…. Въ Одесс лучше, непремнно Одессы: передъ глазами море…. Но хорошо и въ деревн: передъ глазами вотъ этакая картина…. И губернаторъ смотритъ и любуется картиной городскаго сада безъ всякой мысли.

— Нтъ! думалъ онъ немного погодя, подъ вліяніемъ манящаго свта луны, подъ вліяніемъ мягкихъ тоновъ картины, тнистаго лтомъ и какъ бы робко-стыдливаго теперь, городскаго сада. — Нтъ! Я не совсмъ счастливъ! Мн недостаетъ ея, подруги жизни, жены….

И предъ глазами губернатора, какъ живая, стоитъ двушка, въ которую онъ былъ влюбленъ во время своего студенчества. Она чистая блондинка, ея нжные, добрые, голубые глаза то покойно съ благоговніемъ смотрятъ на него, то вдругъ, съ какимъ-то не огнемъ, нтъ! а вотъ такимъ, какъ предъ его глазами, луннымъ, стыдливымъ свтомъ, прямо смотрятъ на него и заставляютъ его вздрагивать и жмуриться.

Умна была, думалъ опять губернаторъ, когда восхитительный образъ блондинки скрылся отъ его глазъ, — хороша собой, прекрасно воспитана была она, моя первая любовь!.. Но безъ средствъ, безъ состоянія, безъ связей…. Нтъ, я хорошо сдлалъ, что оставилъ свою страсть къ ней… А какая сильная страсть была! Не скажи ея мать, что отдастъ дочь за меня только по окончаніи мною курса въ университет, и не пожелай того же она, моя дорогая блочка, какъ я называлъ ее, я бы женился на ней еще студентомъ — И было бы скверно, я бы не былъ тмъ, что теперь…. Мой характеръ, трудъ и энергія, конечно, подвинули бы меня далеко, но и связи жены помогали сильно и помогаютъ до сихъ поръ…. Какъ она быстро стала никуда не годна! Стара, толста, брюзглива! Я въ полной, самой солидной, и, потому, самой крпкой, надежной сил, а она!.. Въ моемъ положеніи, конечно, любая женщина въ город согласиться нжить, ласкать и все прочее, чего желаетъ мужчина отъ женщины; но это все украдкою, не когда вздумается, не въ минуту порыва страсти и любви, а объ этомъ надо приказать Мишуткину…. Нтъ, это не то! Прекрасный домъ, отлично убранныя комнаты, гостиная, выходящая въ садъ и всегда такая уютная, съ полусвтомъ, поэтически-меланхолическая, — а въ ней скучно, скучно въ дому, приходится проводить все время здсь, въ кабинет…. Да, внутренней, домашней жизни нтъ у меня: нтъ жены и нтъ дтей!.. Я не желаю ей смерти, но вдь черезъ годъ, два, она непремнно умретъ…. и я буду свободенъ, мн будетъ пятьдесятъ два, но я мало измнюсь противъ теперешняго, а теперь я еще очень и очень молодъ: здоровъ, силенъ, силенъ какъ мужчина, силенъ для женщины, — это и он говорятъ, да я и самъ чувствую. Сдина чуть показывается, но къ тому времени, конечно, будешь порядочно сдъ…. но суть не въ сдин. Какъ это у Пушкина?… «Порой и старца строгій видъ, власы сдые смущаютъ дву молодую». Да, Пушкинъ зналъ женскую натуру! Онъ зналъ, что женщина, даже молодая двушка, если только сдина можетъ украсить себя короною, богатствомъ, положеніемъ, — страстно полюбитъ такую сдину….

Губернаторъ всталъ съ окна, подошелъ къ столу, досталъ сигару и, обрзая и закуривая ее, тихо напвалъ: «къ твоимъ сдинамъ такъ пристанетъ ворона царская». Потомъ онъ открылъ «Отечественныя Записки», и хотлъ ссть и приняться за чтеніе любимаго имъ сатирика, но, вмсто того, перелистывалъ машинально страницы и тихо напвалъ: «къ твоимъ сдинамъ такъ пристанетъ корона царская».

— Пусть только примутъ мое мнніе объ усиленіи губернаторской власти, началъ онъ опять думать, — пусть только понравится моя записка, а тогда, наврно, попросятъ меня въ министерство и, наврное, предложатъ составить, согласно моей записк, соотвтствующія узаконенія и устроить соотвтствующую организацію. Говорятъ, Валуевъ скоро подаетъ въ отставку, какъ разъ, свободное мсто министра внутреннихъ длъ…. Да, все можетъ статься, трудъ и энергія доведутъ до многаго…. На записку обратимъ все вниманіе и сдлаемъ ее chef d'oeuvre'омъ…. Кожуховъ старательный, образованный, умный чиновникъ: стоитъ разъяснить ему идею, и онъ отлично разовьетъ и округлитъ ее, широко и увлекательно изложитъ ее…. Пусть старается, двинусь я, двину и его. Надо его подбодрить. «Заслуги я не забываю никогда», скажу ему завтра…. Тщательно, нсколько разъ проштудирую ее — и будетъ, наврное, будетъ chef d'oeuvre d'habilit'e…. А тогда впередъ и впередъ! «Къ твоимъ сдинамъ такъ пристанетъ корона царская», проплъ нсколько разъ губернаторъ и уже гораздо громче, чмъ прежде, такъ что дежурный чиновникъ въ пріемной комнат вытянулся, подошелъ къ двери и сталъ около нея, повернувъ голову къ ней правымъ ухомъ.

— Это его превосходительство, для большей вразумительности, въ слухъ читаютъ какую-нибудь важную бумагу, сказалъ самъ себ дежурный чиновникъ, когда пніе прекратилось въ кабинет, и онъ опять слъ на диванъ, и опять началъ самъ себ шепотомъ разсказывать сказку «двнадцать спящихъ двъ». Это онъ длалъ всякій разъ по ночамъ на дежурств у губернатора, «чтобы часомъ не заснуть», какъ говорилъ онъ предъ началомъ разсказа сказки.

А губернаторъ принялся за чтеніе новой сатиры Щедрина. Онъ прочелъ пять страницъ и сердито оттолкнулъ послднюю книжку «Отечественныхъ Записокъ». — Чертъ знаетъ что! громко сказалъ онъ, раскуривая сигару и садясь въ свою любимую позу: склонивъ голову на одну руку, а другую, съ сигарой, положивъ противъ себя. — Чертъ знаетъ что! Тотъ же слогъ, таже мткость языка, бойкость и игривость фразъ, но не то, совсмъ не то! Нтъ пріятности читать. Чертъ знаетъ что!