Шевченко Тарас Григорьевич
Шрифт:
_____
Хата, дети — все сгорело; Ни добра, ни сада. А соседи — и богатый И убогий — рады. Богатеи, вишь, довольны, Что богаче стали, А убогие довольны, Что с собой сравняли. Собрались на пепелище, Охали, рядили: «Жалко, жалко! Кабы ведать, Деньги бы копили, Вот и было б так и этак. Что ж, Максим, тужить-то? (Сироту Максимом звали.) Продавай пожиток, Приходи рядиться внаймы. Что будет, то будет, Снова, брат, зачумакуем, Пока выйдешь в люди, А там вновь…» Сказал спасибо Максим за советы: «Погляжу, как дальше будет, Подожду с ответом; Не уладится, придется Наниматься снова… Посоветоваться б с Катрей Моей чернобровой… Что всегда мне помогала И теперь рассудит!.. Но совет ее последний Мне помехой будет». Волы твои и коровы Вскоре разом пали, А солдаты Катерину С собой в поход взяли. _____
Теперь вот так напишешь: что же Максим? Погоревал немного, Подумал, помолился богу, Промолвил дважды: — Боже, боже! — Ни слова больше… От царицы Пришел указ{253} — в солдаты брить. «Не дал вдовице утопиться, Не дам же и с сумой ходить!» — Сказал Максим, село покинул; У той вдовы-то, видишь, сына В солдаты община сдала. Такие темные дела Творят везде тишком и ладом, А вас, ученых, бить бы надо, Чтоб не кричали: «Ах, аллах! На этом свете нет отрады!» Что ж темный не начнет кричать? Второй
Так что ж: живут они и знают, Как вы сказали, благодать, Любовь…Первый
Что? Что? Не понимаю…Второй
Они, скажу вам, прозябают, Или, по-вашему, растут, Как бы капуста в огороде.Первый
Ты так надумал? Чушь городишь! Пускай они и не живут, А я скажу: в ученой дури Ваш брат им жизни не дает, А только для себя живет, Глаза на наше горе жмурит.Второй
Ну, если будем так писать, То и до вечера не кончим, А где же бесталанный зять?_____
Вернулся вдовий сын обратно, А зять в солдатчину идет. Никто не пожалел, понятно, Смеялся вслед ему народ. Только точно я не знаю, На селе бывала Катерина у вдовицы Или запропала. Слышал: стриженую будто В Умани водили — Кого-нибудь обокрала. Потом утопилась. Все едино — знаешь, люди Доведут, задушат, А быть может, это правда, Как на вербе груша. Только знаю, что сложили Песенку дивчата. Слышал сам, на вечерницах Распевали в хатах: «Шум в дуброве шире, шире, Шапки хлопцы обронили; А батрак не обронил, — Вдовью дочку полюбил…» Да бог с ней — с песнею срамною! Шли годы тихой чередою, И за грехи (напишешь так) Карался господом поляк, Пугач явился на Урале, Пииты в одах восхваляли Войну, царицу, — только мы Сидели тихо, слава богу! В село после большой зимы{254} Вернулся и Максим убогий. В походе ногу потерял, С крестом домой приковылял. «Зачем он приплелся? Не ждет его хата, Ни друга, ни брата — один меж людьми, Зачем он тащился? Пойди вот пойми! Слыхал ты, что легче и смерть и утрата Хоть на пепелище в родной стороне, Чем в чужой — в палатах. Смекнул или нет? Эх, дядя, не кончим писать до заката! И вам на покой бы скорее и мне». _____
Затужил солдат. Калеку Некому приветить. Вдовиченко в пикинерах{255}, Нет вдовы на свете. Где ж он голову приклонит, Где перезимует? Уже осень. Скоро в поле Вьюга забушует. Нет ему на свете доли, Потеряна в поле… Попросился на зимовку У дьячка при школе. Ведь письму его, спасибо, В полку научили. В парике ходил — солдаты, Как один, носили Парики; была с кудрями Коса привязная, И мукою посыпали, Для чего — бог знает! А Максим, бывало, в церкви Дьячку помогает, И на клиросе подтянет, И псалтырь читает По покойным; приношенья С школярами носит, А в филипповки, бедняга, Христа ради просит. Ну ладно, знай себе, пиши Да добрым людям не бреши. От калеки злого слова Не слыхали даже… «Счастье людям и несчастье, Все от бога», — скажет… И не охнет, не заплачет, Тихий, нелюдимый. И собаки не кусали Солдата Максима. В воскресенье или в праздник Словно оживает, Посмотреть на вдовью хату Тихо ковыляет. И сидит себе в садочке… Близких вспоминает, На помин души вдовицы Псалтырь почитает. И о здравье Катерину Шепотом помянет. Утрет слезы: «Все от бога!» — И веселым станет. В пост петровский и успенский Не задремлет в школе: Берет заступ и лопату, Ковыляет в поле. У дороги, при долине, — И не угадаешь, Что калека замышляет, — Колодец копает! Да и выкопал. В то лето Колодец святили, На самого Маковея, И дуб посадили На примету всем проезжим. Во второе лето В балке мертвого солдата Увидали дети, Возле самого колодца. Бедняга-голота Вышел глянуть напоследок На свою работу. Миром сирого в долине В землю закопали И Солдатовым колодец И лужок назвали. Будет память… И на Спаса, И на Маковея До сих пор там святят воду, И дуб зеленеет. И никто не объезжает Зеленого дуба, Сядет в тени, отдыхает, Да тихо, да любо, Ключевой воды отведав, Максима помянет… Так вот, дети, жить учитесь — И легче вам станет». [Орская крепость, 1847]
«Вот так и я теперь строчу…»
Перевод Л. Пеньковского
Привыкнет, говорят, собака за телегой бежать, так побежит и за санями.
* * *
Вот так и я теперь строчу: Бумагу порчу да чернила… А прежде! Врать вам не хочу, — Лишь вспомню — так и накатило: До слез, бывало, доходило. И словно вдруг перелечу На час хоть тайно на Украйну, Взгляну, увижу, умилюсь — И словно чью-то жизнь продлю: Душе легко необычайно. Добро б сказать, что не люблю, Что Украину забываю, Что недругов я проклинаю За все, что я теперь терплю; Ей-богу, братья, все прощаю И милосердному молюсь: Не поминайте лихом, братцы! Хоть я вам и не делал зла, Но с вами жил, — и ведь могла Заноза где-нибудь остаться.