Андрей огляделся и, отыскав взглядом табличку на доме, сообщил, что нам сюда. Вход в подъезд располагался во дворе – заросший кустами, с тремя щербатыми ступенями и ржавыми перилами, которые свернула набок, почти с корнем выдернув, неведомая сила – не иначе как перелётная стая мамонтов. Дверь была гостеприимно подпёрта осколком кирпича, чтобы не закрывалась, поэтому мы беспрепятственно проникли внутрь.

После солнечной улицы в подъезде нас окружила кромешная темнота, только снаружи заглядывала узкая полоска света. Лампочка в тамбуре не горела – вероятно, в своём полёте мамонты заворачивали и сюда. Наощупь найдя следующую дверь, мы оказались в самом обычном подъезде – здесь не было ни следов перелётных мамонтов, ни каких-либо людей. Поднявшись по узкой лестнице на второй этаж, мы огляделись и с помощью несложных умозаключений нашли, что нужная нам квартира пусть и без номера, но совершенно точно перед нами.

Тут бы мы с Лизкой, внезапно оробев, мялись ещё Бог знает сколько времени, но, по счастью, с нами были Андрей и Шумахер. Первый вежливо позвонил – где-то в квартире послышалась дребезжащая трель, – а второй постучал, не столь вежливо, зато громко. Спустя некоторое время нам открыли.

На пороге стоял мужчина лет пятидесяти с лишним на вид – тёмно-русые, зачёсанные назад волосы уже тронула седина, брюки засалены на коленях, взгляд из-под кустистых бровей не отличается дружелюбием.

– Вам кого? – оглядел он всю нашу компанию неожиданно цепко и внимательно, чем очень напомнил мне Андрея.

– Артём Иванович? – Андрей был тут как тут. Спокойный, вежливый, уверенный.

– Я, – неохотно отозвался мужчина. – Кто вы?

Андрей обернулся к Илье, и тот шагнул вперёд, долго ещё отводя взгляд от стоящего на пороге Бондарева. Потом всё-таки взглянул на него и тихо проговорил:

– Салам, шурави.

Мы ничего не поняли, а вот мужчина сначала подался вперёд, пытливо вглядываясь в лицо Ильи, а потом – отшатнулся, словно увидел призрака.

– Не понимаю, – пробормотал он и повторил растерянно, как ребёнок: – Не понимаю…

– Это я, шурави, – Илья шагнул к нему. Теперь он говорил с таким диким акцентом, что сразу стало ясно всё: и тёмные глаза, и смуглая кожа, и непривычные черты лица – он не был русским ни на единую каплю крови. Просто долгие годы сгладили речь, скрыли южный акцент. – Ты помнишь? Герат, восемьдесят третий.

– Калла́? – неуверенно спросил Бондарев.

– Алишер Гази Калла.

Лизка больно пихнула меня острым локотком в бок.

– А-гэ-ка, – по слогам шепнула она мне. Алишер Гази Калла.

Я вспомнил свой сон и невольно задумался, а как же переводится «Калла» с дари…

Пока я занимался мысленными лингвистическими изысканиями, обстановка на лестничной клетке разительно поменялась. Если до этого Бондарев был недоверчив и растерян, каким и должен быть человек в подобное ситуацией, то теперь он со странной злобой выдохнул:

– Пошёл прочь! Ты не переступишь порога моего дома!

– Артём Иванович… – попытался вмешаться Андрей, но на него не обратили внимания.

– Шурави, я тебе жизнью обязан, я…

– Из-за тебя мои парни погибли! Ты – их убийца наравне с душманами! Пошёл прочь, пока я не спустил тебя с лестницы, ну!

Илья попятился, а Шумахер, на которого никто не орал, так вовсе уже отступил на три ступеньки. Бондарев захлопнул дверь перед носом Андрея и больше не открывал ни на звонок, ни на стук. Потоптавшись на лестничной клетке минут десять, мы были вынуждены уйти ни с чем.

На улице Андрей тяжело вздохнул:

– М-да, не ожидали… Отец Илья, что же так, а?

Тот пожал плечами, виновато косясь на нас с Лизкой.

– Когда нас вытаскивали, Бондарев двух парней прикрывать отход оставил… – из его речи постепенно исчезал акцент. – Наверное, для него это слишком большая потеря.

– Н-наверное, – растягивая сквозь зубы букву «н», произнёс Андрей. – Засада, ёшкин кот… Ваши идеи, молодые люди?

– Ещё раз туда прийти? – предложил Шумахер. – Завтра. И не уходить, пока не разберёмся.

Мы с Лизой поддержали друга – иных вариантов в голову не приходило. Проблема заключалась в том, что на следующий день никак не мог пойти с нами Андрей – рабочая неделя, а значит, нам придётся с Бондаревым выяснять отношения самостоятельно.

Впрочем, это было справедливо и как-то… правильно? Мы начали эту историю – нам с ней и разбираться, а то слишком соблазнительным было свалить все трудности на уверенного, взрослого, умного Андрея, а самим перейти в разряд зрителей. Так нельзя.

Андрею наша уверенность не понравилась, но спорить он не стал, тоже, наверное, понимая это, только взял с нас слово, что мы обязательно ему отзвонимся сразу после визита к Бондареву, и вдруг сообщил:

– А я пока с Советом ветеранов свяжусь, может, там что о нём знают.