Одинъ моментъ, нсколько секундъ! Она была такая розовая, свжая, полная здоровья, она говорила, смялась радостная, и вся эта свжесть, эта молодость остались бы однимъ воспоминанiемъ. Эта жестокая вещь могла бы совершиться! Дорогiе, большiе глаза, только что такiе свтлые, закрылись бы навсегда угасшiе, ясный голосокъ, вибрирующее эхо котораго отзывалось еще въ ушахъ Мишеля, смолкъ бы навсегда… Да, въ одно короткое мгновеніе все было бы кончено! Кончена радость видть и слышать это восхитительное созданіе, въ которомъ такъ много, неисчерпаемый источникъ жизни.

Вдругъ страстная надежда сдлать ее своей, унести ее далеко, отвоевать ее у другихъ и у нея самой, стать наконецъ силой любви властелиномъ ея сердца, любимымъ — это стало бы пустой мечтой, исчезнувшей химерой… Подъ впечатлніемъ этой открывшейся ему на мигъ пустоты, на краю бездны, отъ которой онъ не въ силахъ былъ оторваться, Мишель прекрасно чувствовалъ, что вотъ уже съ мсяцъ эта надежда была его жизнью, всей его жизнью, единственнымъ смысломъ его существованія. И что бы онъ ни длалъ, о чемъ бы ни думалъ, онъ видлъ Сюзанну мертвой, переживая, какъ въ воспоминаніи, ужасныя событія, которыя могли произойти, и тогда два слова постоянно къ нему возвращались, подобно машинальному припву, и онъ повторялъ ихъ безсознательно, мысленно или устами: „моя дорогая, моя дорогая“…

Онъ слъ, опершись локтями на столъ, сжимая обими руками виски. Нчто въ род рыданій безъ слезъ потрясало его широкія, ослабшія плечи. И однако, мало-по-малу, вопреки овладвшему имъ кошмару, безпокойству, не покидавшему его, несмотря на успокоительныя слова доктора, необыкновенная радость заполнила его сердце, поглощала все его существо… потому что теперь онъ боле не сомневался, онъ зналъ прекрасно, что онъ ее любилъ, маленькую невсту „1-го апрля“, данную ему случаемъ, любилъ ее страстно.

Возвращаясь въ Кастельфлоръ къ восьми часамъ, Мишель былъ боле спокоенъ. Онъ засталъ въ гостиной г-на Сенваля и Лангилля, пришедшихъ за новыми свдніями, затмъ Робертъ повторилъ ему то, что уже сказала Колетта объ увреніяхъ доктора. Почти тотчасъ же вошла г-жа Фовель и увела своего брата къ Сюзанн.

Молодая двушка была очень блдна живой, нжной близной, которой въ вид контраста слишкомъ рзкая и голубоватая близна простынь и подушки придавали оттнокъ слоновой кости; но мало-помалу извстная напряженность въ лиц ослабвала, и нервное возбужденіе, испугавшее Колетту и старую Антуанетту, улеглось. Когда Мишель и его сестра подошли къ постели, Сюзанна тихо улыбнулась, выдвигая немного руку.

Полотняная повязка, окружавшая лобъ, изъ подъ которой вырывалось нсколько непослушныхъ прядей, короткая и вся завитая коса, покоившаяся подл ея лица, придавали ему еще боле молодое выраженіе. Треморъ поклялся не выказать своего волненія, но онъ боялся своего прерывающагося голоса; не говоря ни слова онъ спряталъ въ своей рук ручку, протянутую ему миссъ Севернъ.

— Мишель, — сказала молодая двушка, — докторъ былъ очень любезенъ, онъ сказалъ мн, что я, какъ дти, сумла упасть, не причинивъ себ вреда, что я удивительная наздница, что я выказала хладнокровіе, достойное похвалы, но что въ общемъ не обошлось тутъ безъ покровительства добраго генія.

Затмъ жалобнымъ голосомъ, въ которомъ, можетъ быть, было немного безсознательнаго кокетства больной, желающей, чтобы ее жалли, она прибавила:

— Я очень испугалась, дорогой Мишель!

Треморъ конвульсивно пожалъ ручку, которую онъ не выпускалъ.

— Я также, — прошепталъ онъ.

— Бдный братецъ, — сказала съ удареніемъ Колетта, — онъ былъ почти такъ же блденъ, какъ ты.

Глаза Сюзанны остановились боле внимательно на ея жених.

— Значитъ, вы бы горевали, если бы я умерла?

Онъ имлъ силу улыбнуться.

— Какой коварный вопросъ! Вы бы, значитъ, не горевали, если бы я умеръ?

— Да, я бы очень горевала.

— Но скажите мн, — спросилъ онъ, ставъ на колни подл постели, — вы не страдаете? что вы чувствуете?

Она легко покачала головой.

— Я не страдаю. Я очень устала, затмъ у меня немного болитъ голова, вотъ и все. Докторъ правь, Мишель, это чудо; только старикъ докторъ неврующій. Я же благодарю Бога, защитившаго меня. О! Я Ему такъ благодарна! У меня не было ни малйшаго желанія умереть. Вы Его тоже возблагодарите? Неправда ли?

— Да, Занночка.

Она улыбалась еще, такая хорошенькая, такая чистая, что слезы выступили на глазахъ Мишеля. Онъ наклонился и поцловалъ завитую косу.

— Спите хорошо, — пробормоталъ онъ.

— И вы также, — отвтила она тихо.

Затмъ, когда Треморъ дошелъ до двери, она позвала его опять.

— А Пепа, Мишель, моя бдная Пепа?

— Она спокойно упала на вс четыре ноги, ваша ужасная Пепа, — сказалъ онъ, поклявшись самъ про себя не поручать боле „ужасной Пеп“ свое самое дорогое сокровище.