Спокойствіе, съ какимъ миссъ Севернъ смотрла на будущее или по крайней мр ждала его, не стремясь въ него вникнуть, именно эта беззаботность успокаивала опасенія Мишеля, позволяя ему отдаться настоящему, забыть грозный завтрашній день въ тотъ моментъ, когда онъ узжалъ въ новую страну.

Сюзанна тоже вступала въ новую страну, страну роскоши и наслажденій, въ которой расцвла Колетта и которая ей, маленькой американк, была невдома, но она чувствовала себя инстинктивно достаточно красивой, чтобы въ ней блистать.

Все, что она разсказала про свою спокойную, легкую, немного слишкомъ серьезную юность, было врно. Она страстно любила свою бабушку и своего дядю, она за ними ухаживала до послдняго, окружая ихъ безконечной нжностью, и пока они жили, она находила удовольствіе въ серьезныхъ занятіяхъ, удерживавшихъ ее „at home“, окруженная ихъ любовью, радостно довольствуясь изъ свтскихъ развлеченій „fіе о’сlок“, „dances“, игрою въ теннисъ и прогулками на велосипед или верхомъ, соединявшими ее время отъ времени съ нсколькими ея друзьями, молодыми людьми и молодыми двушками ея возраста.

Но она познала горе, затмъ трудъ и зависимость и вдругъ неожиданно, посл мрачнаго перехода, она увидла, какъ вс предметы озарились. Сюзанна нашла родную семью. Вскор она будетъ имть свой собственный семейный очагъ. Покамстъ отъ нея требовали одного веселья. Меланхоличная маленькая чтица миссъ Стевенсъ наконецъ получила права на свою молодость, на свою красоту.

Посл того, какъ она чувствовала себя такой печальной, какъ было ей не отдаться въ силу естественной реакціи опьяннію отъ радости, посл того, какъ она была такъ серьезна, — не цнить удовольствія почувствовать себя немного легкомысленной, посл того, какъ она трудилась ради существованія, — не наслаждаться жизнью, не думая чего это стоитъ.

Къ тому же Сюзанна Севернъ была еще совершенно новичкомъ, совсмъ ребенкомъ въ жизни, которую она въ 22 года знала гораздо мене, чмъ какая нибудь 15-лтняя парижаночка съ лукавыми глазками.

Въ зтомъ Мишель не ошибся, и его можно было упрекнуть лишь въ томъ, что онъ, какъ ревностный, угрюмый психологъ, слишкомъ преданный своему длу, чтобы не быть строгимъ, немного сгустилъ краски, рисуя себ характеръ своей молоденькой кузины. Сюзанна, привыкшая безъ запинки читать въ своемъ собственномъ сердц, въ которомъ она не находила еще ничего сложнаго, противорчиваго или сбивчиваго, впрочемъ, избавила его отъ долгихъ изслдованій. Она сама себя изобразила вполн искренно.

Но чего Мишель, такой искусный, какимъ онъ себя мнилъ, въ анализ нравственныхъ чертъ человеческой души, не смогъ понять, — это того, что въ любой день въ этомъ сердц дитяти могла проснуться душа женщины, что въ этомъ созданіи, лишь начинавшемъ жить, могъ существовать въ зачаточномъ состояніи цлый міръ желанныхъ для него или досадныхъ мыслей и чувствъ, въ ожиданіи случая, чтобы раскрыться, и благопріятной среды, чтобы развиться, подобно зерну, созрваніе котораго подчинено извстнымъ атмосфернымъ условіямъ.

Можетъ быть эта жизнь уже трепетала подъ невозмутимой поверхностью.

Пароходъ, съ назначеніемъ въ Бергенъ, на которомъ Мишель заказалъ себ мсто, отправлялся изъ Гавра только на слдующій день. Молодой человкъ перехалъ заливъ на совершенно пустой въ это время года палуб маленькаго пароходика, обслуживающаго Трувиль, пообдалъ и, бродя по городу, добрался до закоптлой лавки антиквара въ старой части города, у котораго онъ мало-по-малу, въ теченіе лтъ, скупилъ большую часть тхъ чудесъ нормандскаго стиля, которыя составляли меблировку башни Сенъ-Сильвера. Но въ этотъ вечеръ онъ не сдлалъ никакихъ покупокъ. Мысль о Сюзанн и будущемъ поневол руководила бы имъ въ выбор его покупокъ, и онъ чувствовалъ бы, такимъ образомъ, уже власть того, что было еще далеко, и чего онъ страшился. У него являлось отвращеніе ко всему, что могло его заставить заглядывать назадъ или впередъ, ко всему, что могло привязать его умъ къ мысли о возвращеніи, роковую необходимость котораго ему хотлось бы временно забыть.

Медленно онъ спустился по извилистымъ улицамъ къ стариннымъ домамъ, скудно освщаемымъ кое-гд свтомъ экономной лампы бдняковъ, огонь которой еле замтенъ сквозь толщу оконнаго стекла съ свинцовыми переплетами. По мр того, какъ онъ шелъ, шумъ моря, глухой и вначал едва слышный, увеличивался въ наступавшей тишин, заглушая людской уличный шумъ, уже смутный и какъ бы смолкающій въ эти часы. На пляж было темно, какъ въ магазинахъ на заднемъ план его, примыкающихъ къ традиціонному, вымощенному деревомъ, променаду, гд два мсяца спустя будутъ разгуливать каждый вечеръ въ одинъ и тотъ же часъ и однимъ и тмъ же шагомъ столько знакомыхъ, изящныхъ и банальныхъ силуэтовъ.

Пляжъ незамтно спускался до линіи волнъ, угадываемой благодаря какому-то дрожанію тней; безъ кабинъ, палатокъ и зонтиковъ, онъ, хотя было время прилива, казался безконечнымъ и пустыннымъ. Мишель добрался до дамбы и лниво облокотился на перила.

Мстами фосфоресцировала вода, но въ эту безлунную ночь море ясно было видно только подъ огнемъ маяка, блествшаго, какъ громадный брильянтъ, образуя на вод большой свтящійся кругъ, измнчивыя очертанія котораго терялись во тьм. Море приливало и отливало, бросалось бшено на деревянный валъ, составлявшій ему преграду и, какъ бы уставши отъ вчнаго и напраснаго труда, жаловалось могучимъ ропотомъ. Мало-по-малу при голубоватомъ освщеніи маяка, Мишель открывалъ въ волнахъ опредленныя формы, воображая въ нихъ существа, человческія маски, которыя показывались вдругъ въ профил гребня короткой волны или поднимались изъ бездны, чтобы тотчасъ же туда провалиться, ужасный клубокъ неразличимыхъ тлъ, сказочныхъ драконовъ, извивавшихся съ безпрерывнымъ урчаніемъ пресмыкающихся. Онъ припоминалъ одно мсто въ „Inferno“ [26] , мученіе Анелло Брюннелески и двухъ другихъ гршниковъ, которыхъ пожираютъ зми и которые ужаснымъ превращеніемъ становятся изъ людей пресмыкающимися, на подобіе ихъ мучителей-змй, между тмъ какъ т превращаются въ людей. На мор разыгрывалась на глазахъ у Мишеля эта ужасная сцена изъ „Ада“, „синеватыя и черныя“ зми свивались въ ужасныя кольца, а люди извивались въ ужас, затмъ они съ яростью сплетались и уже появлялись два существа, изъ которыхъ ни одно ни другое не было похоже на себя, дв головы соединялись, хвостъ чудовища раскалывался, члены человка сростались, утончались и покрывались радужной чешуей…