— Я общаю теб, мой дорогой братъ, — отвтила грустно г-жа Фовель, — ты лучше моего знаешь, однако…

Онъ пристально на нее посмотрлъ.

— Такъ ты общаешь? — настаивалъ онъ.

— Да.

— Можетъ быть, къ тому же, она сама напишетъ, — продолжалъ Треморъ, сразу облегченный, вспомнивъ, что вс самыя мрачныя событія существовали только въ его воображеніи. — Какъ только ты получишь письмо, ты мн телеграфируешь, не такъ ли? Такъ какъ тогда, понятно, я пойду ее повидать…

Онъ перебилъ себя и продолжалъ мягко:

— Но, моя бдная, милая Колетта, я думаю только о себ. Вдь у васъ тоже было что-то въ Столичномъ банк… около двадцати тысячъ франковъ.

Колетта сдлала равнодушный жестъ. Всякое точное представленіе о деньгахъ было чуждо г-ж Фовель. Она никогда не задумывалась, что могла стоить роскошь, бывшая ей такъ же необходимой, какъ воздухъ для дыханія, и которой ее окружали дядя, а затмъ мужъ. Она сказала, однако:

— Что, Роберту очень досадно?

— Конечно ему досадно, всегда досадно терять значительную сумму, но онъ думалъ только обо мне, милый Робертъ, находя свои потери незначительными въ сравненіи съ моими. Онъ былъ для меня самымъ лучшимъ, самымъ сердечнымъ братомъ, Колетта, я этого никогда не забуду. Онъ и Даранъ были настоящей поддержкой. А я въ ней очень нуждался; первую минуту, видишь ли, подобные удары немного тяжело переносить.

Онъ всталъ, и за нимъ послдовалъ тотчасъ же и Альбертъ.

— Ты узжаешь? — воскликнула живо Колетта.

Онъ сдлалъ утвердительный жестъ.

— Въ Парижъ?

— Въ Парижъ, завтра утромъ, да… Мое присутствіе тамъ необходимо, но мн хотлось повидать васъ, Сюзанну и тебя. Теперь я возвращаюсь въ башню Сенъ-Сильверъ, гд мн нужно поискать бумаги…

— Ты будешь обдать совсмъ одинъ? — настаивала молодая женщина.

— Даранъ обдаетъ со мной и завтра со мной возвращается въ Парижъ.

— А Робертъ вернется только черезъ три дня?

— Вроятно, черезъ три дня. Да… До свиданія, моя дорогая сестра.

Онъ обнялъ ее и поцловалъ.

— Думай о твоемъ бдномъ братц, — сказалъ онъ.

Затмъ, прижимая ее нервно къ себ, онъ добавилъ:

— Ты мн тотчасъ же телеграфируешь: улица Божонъ — не правда ли? тотчасъ же…

Колетта заплакала.

— О! прошу тебя, Мишель, — умоляла она, — прошу тебя, обдайте въ Кастельфлор, пожалуйста, г-нъ Даранъ и ты… Я чувствую себя такъ грустно, одиноко… Вы удете посл, тотчасъ же, если хотите.

Мишель уступилъ, и г-жа Фовель конечно не могла почувствовать, какую жертву приносить онъ, оставаясь дольше въ Кастельфлор, гд вс предметы длали для него боле мучительнымъ и, такъ сказать, боле осязательнымъ отсутствіе Сюзанны, — какъ и его разочарованіе и мучительныя опасенія.

Когда онъ узналъ о банковой катастрофе, въ которой погибла большая часть его состоянія, его первая мысль была о миссъ Севернъ, и онъ почти тотчасъ же ухалъ. Ужасная тоска грызла его. Ему хотлось, чтобы молодая двушка услышала отъ него о бдствіи, затмъ у него была потребность видть ее, довериться ей, и онъ смутно надялся получить отъ нея немного утшенія, немного мужества. Было бы такъ утшительно и такъ пріятно встртить ее тогда, услышать ея голосъ, произносящій утшающее, нжное слово, одно изъ тхъ словъ, которыя имются у женщинъ для того, кого он любятъ, въ минуту несчастья, почувствовать на своемъ лбу нжное прикосновеніе ея губъ или руки; чувствовать ее совсмъ своей, чувствовать себя принадлежащимъ ей, проникнуться хотя одинъ моментъ уверенностью, что будешь силенъ для борьбы, потому что не будешь одинокъ…

Онъ слишкомъ многаго ждалъ, многаго требовалъ, можетъ быть — Мишель такъ предполагалъ. Въ то время, какъ поздъ катился къ Ривайеру, его бедная страждующая голова утомлялась, перебирая одни и т же факты, скоре гипотезы, уже два дня одолвавшіе его.

Сюзанна была молода, она любила роскошь, широкую и легкую жизнь, даваемую богатствомъ; ей не миновать рзкаго упадка духа, можетъ быть, полнаго унынія. Придется ее успокаивать сначала, раньше чмъ искать въ ней источникъ энергіи. Треморъ даваль себ слово быть убдительнымъ, быть въ особенности нжнымъ, дать въ первый разъ говорить своему сердцу. Онъ успокаивалъ себя надеждой, что можетъ быть, вопреки нкогда изложеннымъ Сюзанною теоріямъ, онъ суметъ убдить молодую двушку, заставитъ ее взглянуть безъ особенной боязни на перспективу боле скромной жизни. Онъ вспоминалъ моменты нжности, онъ видлъ лобъ, глаза, которые въ полутьм передней Кастельфлора, въ часъ разлуки, такъ чистосердечно протянулись къ его губамъ, ему казалось, онъ слышитъ застнчивый голосъ, шепчущій:

— Не прощайтесь со мной враждебно…

Минуту спустя онъ оторвался отъ этой мечты. Онъ представлялъ себ, какъ его доводы остаются напрасными и его нжность безсильной передъ горемъ Сюзанны, и тогда онъ принужденъ будетъ сказать: „Я уже не тотъ богатый человкъ, съ которымъ вы обручились; такъ какъ вы меня не любите, вы свободны“. Онъ много думалъ и какъ бы съ наслажденіемъ терзалъ себ умъ и сердце, но какъ ни были многочисленны, разнообразны, необычайны и часто смшны предположенія, которыя онъ длалъ, ничто не предвщало ему то дйствительное ожидавшее его разочарованіе. Нтъ, онъ не могъ этого себ представить, что онъ можетъ не застать Сюзанну въ Кастельфлор, что мучительная неизвстность, сомннія и страхъ могутъ быть продолжены, жестоко увеличены.

Она ухала внезапно, таинственно, ухала, не сказавъ ничего. Бывали такіе моменты, когда Мишелю казалось, что у него лихорадочный бредъ, другіе, когда ему казалось, что онъ созерцаетъ лишь превратности судьбы другого, незнакомаго ему человка. Тогда нужно было, чтобы онъ себ повторялъ:

— Это ты, именно ты, страдаешь. Плачь же, кричи, вдь это ты несчастенъ. Вчера тебя считали между привилегированными этого міра. Женщина, которую ты любишь, была твоей невстой, ты могъ ей предложить разумную и утонченную и въ то же время спокойную и легкую жизнь, соотвтствующую ея натур такъ же, какъ и твоей.