— Что-жъ мы можемъ противъ этого имть? удивился весельчакъ. — Слушай, Тимми! Будь хоть разъ въ жизни любезенъ, скажи, что и теб будетъ пріятно, если они пойдутъ съ нами. Я знаю, что ты самъ этого желаешь. Ну, скажи же, Тимми.

— Траттерсъ, ты слишкомъ много на себя берешь, отчеканилъ Кадлинъ.

Какъ истый философъ и мизантропъ, онъ говорилъ медленно, а лъ съ большой жадностью.

— Ну, чмъ они могутъ намъ помшать? настаивалъ товарищъ.

— Помшать они намъ не могутъ, отвчалъ Кадлинъ, — но вообще это дло не подходящее. Повторяю, ты слишкомъ много на себя берешь.

— Ну, говори просто, могутъ они съ нами идти или нтъ?

— Конечно, могутъ. Но, понастоящему, ихъ слдовало допустить въ нашу компанію лишь въ вид особеннаго одолженія.

Настоящая фамилія весельчака была Гаррисъ. Но надо полагать, о ней давно уже вс забыли: какъ-то незамтно она перешла въ мене благозвучное прозвище Троттерсъ [3] , къ которому затмъ нашли необходимымъ прибавить еще прилагательное Шотъ [4] ,- вслдствіе того, что у него были очень короткія ноги. Но это полное прозвище употреблялось лишь въ рдкихъ случаяхъ, въ церемонномъ разговор. Обыкновенно же его звали или Шотъ, или Троттерсъ.

Какъ бы то ни было, Шотъ или Троттерсъ, — да благоволитъ читатель называть его тмъ именемъ, которое ему больше нравится, — старался обратить въ шутку непріятную выходку товарища, и, принимаясь съ большимъ аппетитомъ за холодное мясо, чай съ бутербродомъ, совтовалъ и другимъ послдовать его примру. Уговаривать Кадлина было лишнее, онъ и такъ уже черезчуръ нался и съ наслажденіемъ пилъ эль, чтобы осадить обильный завтракъ. Какъ настоящій мизантропъ, онъ не приглашалъ никого къ себ въ компанію,

Посл завтрака Кадлинъ потребовалъ счетъ. Включивъ въ общую сумму весь выпитый имъ эль — замашка, тоже свойственная мизантропамъ — онъ раздлилъ итогъ на дв равныя части: одну, за себя и товарища, уплатилъ самъ, другую — предоставилъ уплатить старику. Затмъ они собрали свои пожитки, простились съ хозяевами и пустились въ путь.

Вотъ тутъ-то и обнаружилось во всей сил фальшивое общественное положеніе Кадлина, такъ оскорблявшее его щепетильную душу. Еще наканун вечеромъ Полишинель обращался къ нему съ театральныхъ подмостковъ какъ къ своему хозяину и тмъ какъ бы давалъ знать публик, что Кадлинъ содержитъ его, Полишинеля, ради собственнаго удовольствія; теперь же Кадлинъ долженъ былъ, въ жару, по пыльной дорог, тащить на своихъ плечахъ храмъ Полишинеля, а самъ Полишинель уже не въ состояніи былъ оживлять его своей остроумной бесдой, своими милыми выходками, не могъ прогуливать свою дубинку по головамъ родственниковъ и знакомыхъ, ибо онъ безпомощно лежалъ въ ящик, свернутый въ комокъ съ закинутыми вокругъ шеи ногами и безъ малйшихъ признаковъ какого бы то ни было общественнаго таланта.

Кадлинъ кряхтлъ подъ тяжестью своей нощи. Онъ съ трудомъ передвигалъ ноги, часто останавливался, чтобы перевести духъ, и только изрдка перебрасывался словечкомъ съ товарищемъ. Шотъ шелъ впереди и несъ ящикъ съ маріонетками и узелокъ съ пожитками — весь ихъ багажъ; на плеч у него висла мдная труба. По одну же сторону шла Нелли, по другую — ддушка, а Кадлинъ съ театромъ заключалъ шествіе.

Когда они входили въ городъ, въ деревню или приближались къ щегольски выглядывавшей дач, Шотъ начиналъ трубить въ трубу, наигрывая веселую псеньку, обыкновенно возвщавшую о появленіи Полишинеля и его товарищей. Если у оконъ показывались любопытные, Кадлинъ тотчасъ же устанавливалъ театръ, придлывалъ занавсъ, поспшно пряталъ въ немъ Шота и неистово дудлъ на свирли какую нибудь арію. Затмъ начиналось представленіе. Отъ Кадлина зависло продлить спектакль сколько душ угодно. Если денегъ давали много, онъ тянулъ пьесу къ вящшему удовольствію публики, отдаляя, по своему благоусмотрнію, тотъ моментъ, когда Полишинель долженъ, наконецъ, восторжествовать надъ врагомъ рода человческаго; если же сборъ былъ незначительный, онъ безъ церемоніи складывалъ декораціи, взваливалъ театръ на спину и компанія отправлялась дальше.

Они давали представленія и на мосту, и на паром, лишь бы не платить за перездъ; а одинъ разъ даже играли у заставы: пьяный смотритель, не зная отъ скуки что длать, бросилъ имъ цлый шиллингъ, чтобы они играли для него одного. Въ одномъ мст жатва общала быть обильной, но, къ сожалнію, пришлось уйти съ пустыми руками: въ одномъ изъ главныхъ дйствующихъ лицъ, — какомъ-то набитомъ дурак во фрак съ золотыми галунами, всюду совавшемъ свой носъ, — зрители увидли каррикатуру на мстнаго педеля и власти попросили ихъ убраться подобру поздорову. Но, вообще говоря, ихъ везд принимали радушно, а въ городахъ за ними бгали цлыя толпы оборванныхъ мальчишекъ, восторженно кричавшихъ имъ вслдъ.

Не смотря на частыя остановки, они много прошли въ этотъ день. Лунная ночь застала ихъ еще въ пути. Шотъ шелъ весело, бодро. Чтобы сократить время, онъ разсказывалъ забавные анекдоты, плъ псни, тогда какъ его товарищъ угрюмо плелся, проклиная все и всхъ на свт и, главнымъ образомъ, виновника своихъ мученій, Полишинеля.

Они остановились отдохнуть у придорожнаго столба, гд скрещивались четыре дороги. Кадлинъ поставилъ театръ на землю, влзъ въ него и задернулъ занавсъ, чтобы никого не видть и ни съ кмъ не разговаривать. Вдругъ показались вдали, подъ деревьями, окаймлявшими боковыя дороги, дв гигантскія тни, направлявшіяся огромными воздушными шагами въ ихъ сторону. Нелли страшно перепугалась, но Шоть поспшилъ ее успокоить, увряя, что бояться нечего, и затрубилъ въ трубу. Въ отвтъ послышался дружный, веселый крикъ.

— Это шайка Грайндера, если я не ошибаюсь! крикнулъ Шотъ.

— Вы угадали! крикнули ему въ отвть.

— Я былъ увренъ, что это вы. Подойдите ближе, чтобъ я на васъ взглянулъ.

Приглашеніе было любезно принято и труппа, или, какъ ее попросту звали, шайка Грайндерса, приблизилась къ нашимъ путникамъ. Она состояла всего изъ двухъ лицъ: молодого человка и молодой двушки, путешествовавшихъ на ходуляхъ, и самого Грайндера, сопровождавшаго ихъ пшкомъ, съ барабаномъ на спин. Молодые люди являлись передъ публикой въ шотландскихъ костюмахъ, но такъ какъ ночь была холодная и сырая, юноша надлъ, поверхъ короткой юбки, длинное, гороховаго цвта пальто, спускавшееся чуть не до щиколотокъ; на голов у него была глянцевая шляпа. Двушка тоже укуталась въ старую шубу, а голову повязала платкомъ. Шотландскія шапочки, съ черными перьями, составлявшія необходимую принадлежность ихъ костюма, Грайндеръ несъ на барабан.