— Кто онъ? о комъ вы говорите?

— Я говорю о Шот, мой дружочекъ; хоть онъ и уметъ подлаживаться къ людямъ, да толку въ этомъ мало. Онъ далеко не такой откровенный и сердечный человкъ, какъ я; даромъ что я выглядываю бирюкомъ. — Двочка еще больше перепугалась: она вообразила, что онъ пьянъ. — Шотъ добрый малый, нечего сказать, но онъ ужъ слишкомъ пересаливаетъ въ своихъ любезностяхъ, а со мной этого, слава Богу, не случается, продолжалъ мизантропъ.

И правда, въ чемъ другомъ, а въ излишней доброт и любезности Кадлинъ не былъ гршенъ. Двочка молчала, — она не знала, что ей на это сказать.

— Послушайтесь моего совта, ораторствовалъ Кадлинъ, пока мы будемъ путешествовать вмст,- а намъ ни въ какомъ случа не слдуетъ съ нами разлучаться — старайтесь держаться поближе ко мн и говорите всмъ и каждому, что я вашъ истинный другъ. Главное, не забывайте называть меня вашимъ другомъ.

— Передъ кмъ, когда должна я это говорить? спросила Нелли.

Кадлина покоробило отъ этого наивнаго вопроса.

— Да ни передъ кмъ въ особенности, нетерпливо отвчалъ онъ. — Мн только хотлось убдить васъ въ томъ, что я дйствительно вашъ другъ и принимаю въ васъ горячее участіе. Отчего вы не хотите разсказать мн, какъ вы попали къ намъ, почему вздумали путешествовать, словомъ всего, что касается васъ и вашего бднаго ддушки. Я могъ бы дать вамъ хорошій совть. — Я отличный совтчикъ; спросите кого хотите, — и куда больше, чмъ Шотъ, интересуюсь вашей судьбой… Чу, кажется изъ кухни начинаютъ расходиться… Не говорите ему, что я приходилъ къ вамъ. Прощайте. Не забывайте же, что я вамъ сейчасъ сказалъ: не Шоть вашъ другъ, а Кадлинъ. Шотъ ничего себ, да ему далеко до Кадлина.

Съ этими словами, — онъ сопровождалъ ихъ довольно краснорчивыми жестами и милостивыми покровительственными взглядами, — Кадлинъ удалился на цыпочкахъ, оставивъ Нелли въ крайнемъ недоумніи.

Пока она раздумывала о томъ, что означала вся эта галиматья, на лстниц заскрипли половицы: гости расходились по своимъ спальнямъ. Когда все опять стихло, кто-то вышелъ изъ своей комнаты въ коридоръ и, пошаривъ нершительно у нсколькихъ дверей, наконецъ постучался въ дверь Неллиной комнаты.

— Кто тамъ? спросила она, не отворяя двери.

— Это я, Шотъ, послышался шопотъ въ замочную скважину. — Я пришелъ сказать вамъ, что завтра мы поднимемся чуть-свтъ. Надо перегнать фокусника и Джерри, а то намъ будетъ плохой заработокъ по дорог. Вы не безпокойтесь, я васъ вовремя разбужу. Вдь вы съ нами отправляетесь, не такъ ли?

Получивъ утвердительный отвтъ, Шотъ пожелалъ ей покойной ночи и потихоньку ушелъ. Двочку взяло сомнніе, съ чего это они вдругъ стали съ ней такъ предупредительны. Она вспомнила, какъ они шушукались въ кухн и какъ смутились при ея внезапномъ пробужденіи, и сердечко ея забило тревогу: ужъ не попали ли они съ ддушкой въ какую нибудь дурную компанію? Однако, усталость взяла верхъ надъ безпокойствомъ и черезъ минуту она заснула, забывъ обо всемъ на свт.

Шотъ исполнилъ общаніе и ранехонько на другое утро постучалъ къ ней въ дверь:

— Одвайтесь скоре, шепнулъ онъ, — намъ не слдуетъ терять ни минуты. Джерри еще храпитъ напропалую, и фокусникъ бредитъ во сн, будто балансируетъ осла на носу. Пока они прохлаждаются, мы уйдемъ далеко.

Двочка вскочила съ постели, разбудила ддушку и они такъ живо одлись, что были готовы въ одно время съ Кадлинымъ и Шотомъ, къ немалому удовольствію послдняго.

Наскоро позавтракавъ остатками отъ вчерашняго ужина и простившись съ хозяиномъ таверны, они вышли на дорогу. Погода была чудная, теплая. Лившій наканун дождь увлажнилъ и смягчилъ почву, освжилъ зеленъ, очистилъ воздухъ. Все предвщало пріятное путешествіе.

Двочка не могла надивиться перемн, происшедшей съ Кадлинымъ. Вмсто того, чтобы, по обыкновенію, тащиться сзади всхъ, проклиная свою судьбу и свою ношу, онъ все время шелъ около Нелли и нтъ-нтъ, да и подмигнетъ ей на товарища: не врьте, молъ, Шоту, а положитесь вполн на меня, Каддина. Мало того, когда Шотъ, идя рядомъ съ ней и со старикомъ, разсказывалъ забавныя исторіи, стараясь, какъ и всегда, развеселить ихъ и разсмшить, Кадлинъ не могъ скрыть своего неудовольствія и надодалъ двочк, толкая ее въ бокъ театромъ.

Эти продлки Кадлина еще больше возбудили въ ней подозрніе. Она стала наблюдать за нимъ и замтила, что, когда имъ случалось играть передъ деревенской пивной, или таверной, Кадлинъ не спускалъ глазъ съ нея и старика. Иной разъ онъ обязательно предлагалъ ддушк опереться на его руку и все время точно держалъ его на привязи. Ей казалось, что даже добродушный Шотъ слдилъ за ними, боясь, чтобы они не улизнули.

A между тмъ, они все ближе и ближе подходили къ городу: нищіе, цыгане, разные бродяги гурьбой появлялись изъ боковыхъ тропинокъ, точно выростали изъ-подъ земли; наконецъ они попали въ настоящую толчею. Народу было видимо-невидимо. Одни шли около крытыхъ фуръ, другіе вели лошадей, ословъ; иные тащили на себ невроятныя тяжести: все говорило о близости города. Придорожные, захолустные трактиры, въ которыхъ въ обыкновенное время не бывало ни души, теперь кишли постителями; отъ табаку дымъ стоялъ коромысломъ въ этихъ гостепріимныхъ стнахъ; изъ-за потускнвшихъ отъ грязи стеколъ выглядывали красныя, пьяныя рожи, пьяные крики разносились далеко по втру. Толпа становилась все гуще и шумливе. У самой дороги разные обиралы разбили свои палатки и громко зазывали публику попытать счастья въ игр; тутъ же размстились продавцы пряниковъ и другихъ сластей. Вдругъ пролетаетъ карета четверней; вс эти прелести, выставленныя на соблазнъ, мигомъ заметаются пылью и пескомъ; не успютъ люди протереть засорившіеся глаза, а ея уже и слдъ простылъ.

Послднія нсколько верстъ показались путникамъ безконечными. Уже совсмъ стемнло, когда они вошли въ городъ. Здсь шумъ и суета были невообразимые. На окнахъ и крышахъ разввались флаги; во всхъ церквахъ звонили въ колокола. Улицы были запружены народомъ. Въ толп встрчались и иностранцы, съ любопытствомъ оглядывавшіеся во вс стороны. Около большихъ гостинницъ безъ умолку грохотали подъзжавшіе и отъзжавшіе экипажи; лакеи шныряли взадъ и впередъ по двору, сбивая съ ногъ другъ друга; въ воздух стоялъ удушливый запахъ кушаньевъ. Въ тавернахъ и зазжихъ домахъ немилосердно визжали скрипки, имъ подтягивали или, врне, подвывали городскіе обыватели, — они уже дошли до безчувственнаго состоянія и топтались на одномъ мст, еле держась на ногахъ. Какая нибудь странствующая танцовщица собирала вокругъ себя уличную толпу, реввшую подъ акомпаниментъ дудки и барабана.