Она проснулась, когда телега круто повернула и остановилась. Возница помогъ имъ сойти и, указывая на рощицу, виднвшуюся невдалек, посовтовалъ имъ пройти въ городъ ближайшей дорогой, черезъ кладбище. Туда они и направили свои шаги, поблагодаривъ его за помощь.

Они подошли къ кладбищенской калитк, за которой вилась протоптанная дорожка, когда солнце уже садилось и обдавало могилы своими теплыми лучами, какъ бы стараясь ободрить тхъ, кто въ нихъ покоился, и совтуя имъ не унывать, ибо завтра оно снова подымется надъ ними во всей крас. Срыя, облупленныя стны и паперть церкви были почти сплошь покрыты плющемъ. Обходя богатыя гробницы, вьющееся растеніе ползло по всмъ землянымъ насыпямъ — могиламъ бднйшихъ жителей города, оно сплетало имъ внки, единственные, которыхъ они удостоились и которые гораздо краснорчиве говорили въ ихъ пользу и были несравненно долговчне, чмъ т пышные надписи на мраморныхъ доскахъ, гд обыкновенно восхваляются доблести и добродтели умершаго богача; объ этихъ добродтеляхъ, къ слову сказать, часто современники умершаго ничего не знаютъ, пока его наслдники или душеприказчики не вздумаютъ оповстить о нихъ міръ.

Тутъ же щипала травку, спотыкаясь и глухо стуча копытами о могильныя плиты, лошадь кладбищенскаго священника. Занятіе ея было сугубо-благочестивое: она извлекала ортодоксальное утшеніе изъ могилъ умершихъ прихожанъ и подтверждала справедливость послдней проповди, гд священникъ, распространяясь о сует людской, говорилъ, между прочимъ, что человкъ, въ конц концовъ, превращается въ лопухъ. На нее съ завистью взиралъ тощій осликъ, привязанный къ столбу: онъ тоже вздумалъ было заняться нагляднымъ иллюстрированіемъ этого текста проповди, не имя на то никакого права, такъ какъ онъ не принадлежалъ къ духовному чину, за что и получилъ должное наказаніе.

Наши путники свернули съ дорожки, усыпанной щебнемъ, и пошли по мягкой травк между могилами. Когда они обогнули церковь, имъ послышались гд-то вблизи голоса, и странное зрлище вдругъ представилось ихъ глазамъ: на трав, другъ противъ друга, сидли два человка; они такъ были заняты какимъ-то дломъ, что не замтили, какъ т къ нимъ подошли. Это были странствующіе актеры съ театромъ маріонетокъ. Сзади нихъ, верхомъ на надгробномъ памятник, сидлъ, скрестивши ноги, Полишинель съ своимъ характернымъ крючковатымъ носомъ и выдающимся подбородкомъ. Теперь ближе, чмъ когда либо, онъ обнаруживалъ свойственную ему невозмутимость духа: не смотря на то, что его истрепанная, безформенная фигурка, на несоразмрно тонкихъ ножкахъ и съ несоразмрно длиннымъ остроконечнымъ колпакомъ на голов, качалась изъ стороны въ сторону, рискуя каждую минуту свалиться наземь, онъ, по обыкновенію, былъ веселъ; улыбка не сходила съ его лица и растягивала его ротъ до ушей.

Это было главное дйствующее лицо труппы. Вс остальныя, какъ-то: жена его, ребенокъ, докторъ, иностранецъ, захавшій на чужую сторону и, въ качеств такового, произносившій во все время представленія только одно слово «шалабалахъ», сосдъ-радикалъ, которому никакъ нельзя вбить въ голову, что мдный колокольчикъ, при случа, отлично замняетъ органъ, наконецъ палачъ и самъ чортъ, все это валялось, вмст съ дтской лошадкой, частью на трав, частью въ длинномъ плоскомъ ящик, въ какихъ обыкновенно таскаютъ маріонетокъ. Очевидно, содержатели театра забрались въ это уединенное мсто для того, чтобы привести въ порядокъ своихъ героевъ, ихъ костюмы и вс необходимыя принадлежности сцены. Одинъ связывалъ веревочкой маленькую вислицу, другой прибивалъ гвоздиками черный парикъ на лысой голов радикала. Онъ потерялъ волосы отъ палочныхъ ударовъ, нещадно сыпавшихся на его затылокъ.

Наконецъ, они бросили на минуту работу и стали оглядывать старика и Нелли съ такимъ же любопытствомъ, съ какимъ т смотрли на нихъ и на ихъ оригинальныя занятія. Одинъ изъ актеровъ — тотъ, который во время спектакля приводилъ въ движеніе куколъ, — маленькій, улыбающійся человчекъ, очень веселаго нрава, съ краснымъ носомъ и вчно подмигивающимъ глазомъ, казалось, заразился отъ Полишинеля душевнымъ спокойствіемъ. Онъ поклонился Нелли и ея ддушк и замтилъ, что имъ, вроятно, въ первый разъ приходится видть Полишинеля, такъ сказать, за кулисами (надо прибавить, что Полишинель, сидя на памятник, какъ будто указывалъ кончикомъ своего колпака на пышную надгробную надпись и отъ души хохоталъ). Товарищъ же былъ посерьезне. На немъ лежала обязанность собирать деньги и, должно быть, это-то постоянное общеніе съ публикой отразилось на его характер: судя по выраженію его лица, это былъ скрытный, недоврчивый человкъ.

— Для чего это вы забрались сюда? спросилъ старикъ, подсаживаясь къ нимъ на траву и съ восторгомъ разсматривая куколъ.

— A вотъ для чего, отвчалъ маленькій человчекъ, — будемъ пока звать его весельчакомъ. — Сегодня у насъ идетъ представленіе недалеко отсюда, въ трактир; такъ нельзя же намъ чинить куклы передъ публикой.

— A почему нельзя, удивился старикъ, длая Нелли знакъ, чтобъ она слушала.

— Потому, что тогда пропалъ бы весь интересъ къ представленію. Не станете-жъ вы интересоваться лордомъ канцлеромъ, если вамъ зачастую приходится видть его дома безъ парика.

— Это правда, согласился старикъ. — Такъ вы, въ самомъ дл, хотите дать представленіе сегодня вечеромъ?

Онъ притронулся къ кукл и тотчасъ же съ пронзительнымъ смхомъ отдернулъ палецъ.

— Да вотъ Тимми Кадлинъ уже высчитываетъ, сколько мы потеряли, благодаря тому, что вы застали насъ врасплохъ. Не бойся, Тимми, могу тебя уврить, что пустяки, обратился онъ къ товарищу, подмигнувъ въ сторону старика: съ него, молъ, взятки гладки.

Каддинъ схватилъ Полишинеля и съ сердцемъ бросилъ его въ ящикъ.

— Это не важно, потеряли мы или нтъ, но ты ужъ слишкомъ много на себя берешь. Если бы теб приходилось, какъ мн, постоянно стоять у занавса и глядть на публику, ты бы лучше зналъ человческую природу.

— Ой ли! а мн кажется, что это только тебя портитъ въ конецъ. Ты былъ гораздо доврчиве прежде, когда исполнялъ роли привидній на ярмарочныхъ театрахъ, тогда ты не врилъ только въ домовыхъ и лшихъ, теперь же ты не вришь никому и ничему на свт. Я никакъ не думалъ, чтобы можно было до такой степени измниться.