— Полно, мама, полно, останавливала она мать, рдя какъ маковъ цвтъ.

Китъ успокаивалъ ее: «не стоитъ, молъ, на это обращать вниманія», а бдная Барбара и не подозрвала, на сколько слова его были чистосердечны, и какъ онъ былъ далекъ отъ мысли ухаживать за своей дамой.

Вотъ они подошли къ театру. Двери еще заперты. Народу видимо-невидимо. Маленькаго Яшу чуть не задавили, малютку затолкали на рукахъ у матери. У Барбариной матери оттерли зонтикъ изъ рукъ; хорошо, что нашелся добрый человкъ, — подалъ его черезъ головы сосдей. Одному Китъ порядкомъ създилъ по голов мшкомъ съ апельсинами за то, что онъ безъ всякой, по его мннію, надобности толкнулъ его родительницу въ бокъ, и поднялась перебранка. Наконецъ добыли билеты въ касс, вошли въ театръ и услись на своихъ мстахъ. A мста вышли на диво лучше и выбрать нельзя было бы. Вся компанія въ восторг; посмялись надъ недавними злоключеніями, которыя теперь представлялись имъ лишь забавными, и забыли о нихъ.

A что за чудный циркъ, этотъ циркъ Эстлиі Раскрашенный, раззолоченный, весь въ зеркалахъ! Въ воздух разлитъ лошадиный запахъ, заране возвщающій публик о предстоящихъ удовольствіяхъ. Арена посыпана свжими опилками. Великолпный занавсъ спущенъ, — онъ скрываетъ до времени чудеса театральной залы отъ любопытныхъ глазъ. Публика постепенно входить въ залъ и занимаетъ мста, а музыканты лниво настраиваютъ инструменты и небрежно оглядываютъ входящихъ: дескать, для насъ тутъ нтъ ничего интереснаго, заране знаемъ все, что будетъ. Какъ вдругъ все освтилось вокругъ нихъ, когда поднялся цлый рядъ сверкающихъ лампочекъ! Вотъ раздался звонокь. Оркестръ съ барабанами и бубнами заигралъ маршъ, и нашей компаніей овладлъ какой-то лихорадочный трепетъ. Барбара не знала, что длать, смяться или плакать отъ восторга, а мать ея объявила, что во всемъ театр нтъ лучшихъ мстъ, чмъ въ галере; и она, молъ, удивляется, почему за нихъ берутъ дешевле, чмъ за ложи въ бельэтаж.

Началось представленіе. На арен закружились лошади, которыхъ маленькій Яша сейчасъ же призналъ за живыхъ. Что же касается гарцовавшихъ дамъ и кавалеровъ, не было никакой возможности убдить его, что это настоящіе, такъ какъ онъ ничего подобнаго въ жизни не видалъ. Послышался выстрлъ. Барбара вздрогнула. Она вся превратилась въ слухъ и зрніе и съ живйшимъ участіемъ слдила за пьесой: плакала, когда героиня въ отчаяніи металась по сцен, дрожала отъ страха, когда появлялся тиранъ, и отъ души смялась, когда горничная героини пла дуэть и танцовала съ какимъ-то господиномъ. И маленькій пони при вид убійцы, взвившійся на дыбы и не желавшій опуститься на переднія ноги до тхъ поръ, пока не арестовали преступника, и клоунъ, потшавшій зрителей фамильярнымъ обращеніемъ съ какимъ-то военнымъ въ мундир и высокихъ сапогахъ, и наздница, благополучно перепрыгнувшая черезъ 29 обручей и очутившаяся, какъ ни въ чемъ не бывало, на спин своей лошади, — все это было восхитительно, великолпно. Маленькій Яша такъ усердно билъ въ ладоши, что руки у него заболли. Китъ кричалъ «бисъ» посл каждаго номера, даже посл трехактной драмы, а мать Барбары такъ неистово стучала зонтикомъ, что онъ весь истрепался за этотъ вечеръ.

И однако, не смотря на это ослпительное зрлище, Барбара не могла забыть о томъ, что Китъ говорилъ за чаемъ. Когда они возвращались изъ театра домой, она вдругъ спросила его, какъ-то неестественно захихикавъ, ужъ не находитъ ли онъ, что миссъ Нелли такая же хорошенькая, какъ та дама, что прыгала черезъ обручи.

Китъ отвчалъ, что она въ тысячу разъ лучше ея.

— Ну, что же ты говоришь, Христофоръ! да такой красавицы не сыщешь на всемъ свт! воскликнула Барбара.

— Вотъ вздоръ, красавица! Положимъ, она недурна собой, да вдь какъ же она разодта и наблена. По-моему и ты, Барбара, несравненно красиве ея.

— Что ты, что ты, Христофоръ! застыдиласъ Барбара.

— Увряю тебя, и ты, и твоя мама лучше ея.

Бдная Барбара!

Какъ ни безподобно было представленіе въ цирк, но этимъ еще не заканчивался праздникъ: главное удовольствіе было впереди — Китъ непремнно хотлъ угостить ихъ устрицами. Они вошли въ ресторанъ, и, представьте себ, Китъ даже не взглянулъ на господина, стоявшаго за конторкой, и такъ, знаете, важно провелъ всю компанію въ отдльную комнату; да, въ отдльную комнатку съ красными занавсками, гд уже и столъ былъ накрытъ, и на стол стоялъ судокъ; словомъ, все было готово для угощенія устрицами. Онъ приказалъ какому-то свирпому на видъ джентльмену съ длинными баками, который, повидимому, исправлялъ должность полового и очень почтительно величалъ Кита «сэромъ», подать 3 дюжины самыхъ крупныхъ устрицъ; «да смотри, чтобъ были свжія!» прибавилъ Китъ. Да, онъ такъ-таки и сказалъ: «смотри, чтобъ были свжія!» На что джентльменъ отвчалъ: «будьте покойны, сэръ!» и бросился со всхъ ногъ исполнять приказаніе Кита. Не прошло и минуты, какъ онъ возвратился съ подносомъ и подалъ горячія булочки, самое, что ни на есть, свжее масло и самыхъ, что ни на есть, огромныхъ устрицъ. «Бутылку пива!» опять скомандовалъ Китъ, и тотъ не только не удивился такому безцеремонному обращенію, но даже переспросилъ: «бутылку пива? сію минуту, сэръ», и опять побжалъ, принесъ пиво и поставилъ его на столъ на подставк, въ род тхъ, что собаки, сопровождающія слпцовъ, носятъ во рту для того, чтобы добрые люди клали въ нихъ деньги. Когда этотъ джентльменъ удалился, об маменьки воскликнули въ одинъ голосъ, что он никогда еще не видли такого красиваго и стройнаго молодого человка. Теперь вся компанія серьезно принялась за устрицъ. Глупенькая Барбара объявила, что она больше двухъ не въ состояніи състь; насилу-то насилу уговорили ее състь четырехъ устрицъ. Зато маменьки кушали съ такимъ аппетитомъ и такъ весело смялись, что Китъ радовался, глядя на нихъ, и тоже смялся и лъ за компанію съ ними. Забавне всхъ, конечно, былъ маленькій Яша: онъ уплеталъ одну устрицу за другой, посыпая ихъ перцемъ и поливая уксусомъ, какъ взрослый, словно это было его призваніе, а изъ пустыхъ раковинъ сооружалъ гроты на стол. И малютка тоже велъ себя весь вечеръ примрно: онъ и не думалъ о сн; сидя на колняхъ у матери, онъ, не моргая, таращилъ глазенки на газовые рожки и то силился просунуть въ ротикъ огромный апельсинъ, то надавливалъ щечку устричной раковиной. То есть, нельзя было безъ умиленія смотрть на этого ребенка! Ужинъ удался на славу, и когда, подъ конецъ, Китъ потребовалъ вина и провозгласилъ тостъ за здоровье м-ра и м-съ Гарландъ, вс сердца дрогнули отъ сочувствія и трудно было бы найти боле счастливыхъ людей, чмъ эта маленькая веселящаяся компанія.

Однако, всякимъ удовольствіямъ бываетъ конецъ, благодаря чему мы можемъ возобновлять ихъ и наслаждаться ими безъ конца.

Становилось поздно. Наши кутилы ршили, что пора возвращаться домой. Сначала завели Барбару съ матерью къ какой-то ихъ пріятельниц, у которой он должны были переночевать. Долго еще они разговаривали у воротъ, общая другъ другу опять устроить точно такое же празднество черезъ три мсяца. Затмъ, наказавъ Барбар встать пораньше, чтобы вмст идти на дачу, Китъ поцловалъ своего маленькаго братишку, взвалилъ Яшу себ на спину, взялъ мать подъ-руку, и они весело поплелись домой.

Китъ поднялся съ восходомъ солнца, чтобы во-время добраться до того мста, гд они съ Барбарой сговорились сойтись. Ему было не посеб, на душ какая-то тяжесть, что-то въ род раскаянія, овладвающаго обыкновенно человкомъ на другой день посл особенно весело проведеннаго праздника, когда его снова охватываетъ трезвая, трудовая жизнь. Да и то надо сказать, при дневномъ свт всякія иллюзіи исчезаютъ, и вчерашнія удовольствія принимаютъ въ нашихъ глазахъ совсмъ иную окраску. Боясь разбудить семью, заспавшуюся посл необычайно проведеннаго вечера, Китъ осторожно подошелъ къ камину, положилъ на него вс свои деньги, написалъ тутъ же млкомъ, что это «для его матери отъ любящаго сына», и съ облегченнымъ карманомъ, хотя все еще съ тяжелымъ сердцемъ, потихоньку вышелъ изъ дома.

Охъ, ужъ эти праздники! Отчего посл нихъ всегда остается какое-то чувство неудовлетворенности, сожалнія, какъ бы угрызеніе совсти? На слдующій день мы ходимъ какъ въ чаду, словно посл ночной попойки, когда у человка голова трещитъ и чувствуется слабость во всхъ членахъ, и подъ гнетомъ этого недомоганія у него являются самыя лучшія намренія, — извстно, что благими намреніями адъ вымощенъ — и онъ даетъ себ общанія, которыя, къ сожалнію, не доживаютъ и до вечера. То ли дло, еслибъ мы могли отодвинуть назойливо преслдующія насъ воспоминанія недльки на дв, на три, когда мы уже совершенно свободны отъ праздничнаго чада, боле хладнокровно относимся къ простымъ удовольствіямъ и, слдовательно, въ состояніи сдлать имъ боле врную и безпристрастную оцнку.