— Разв вы не войдете въ комнату? спросилъ Дикъ. — Кром меня здсь никого нтъ. — Сунвеллеръ solo. «Это тотъ часъ…»

«— Часъ ночи!»

«— Когда раскрываются могилы…»

«— И мертвецы поднимаются изъ гробовъ», процитировали они въ вид діалога, принявъ театральную позу и уже затмъ вошли въ контору.

Братья аполлинисты нердко уснащали свою рчь лирическими цитатами. Это обыкновеніе служило, такъ сказать, связующимъ звеномъ между братьями и давало имъ возможность парить въ облакахъ, высоко надъ скучной, холодной землей.

— Ну, какъ вы тутъ, батенька, поживаете? спросилъ Чекстеръ, садясь на табуретъ. — Мн надо было захать въ Сити по своему частному длу, такъ думаю, загляну-ка я къ нимъ въ контору, благо былъ по сосдству, хотя признаться, я не надялся застать васъ такъ рано, такъ чертовски рано.

Дикъ поблагодарилъ гостя за память, а такъ какъ изъ дальнйшаго разговора выяснилось, что какъ онъ, Дикъ, такъ и Чекстеръ находятся въ вожделнномъ здравіи, молодые люди — таковъ ужъ былъ обычай въ древнемъ братств, членами котораго они состояли, — затянули дуэтомъ народную псню «Все хорошо», закончивъ ее длинной трелью.

— А что новенькаго? спросилъ Дикъ.

— Ровно ничего; чисто, гладко, хоть шаромъ покати. Кстати, что за оригиналъ вашъ постоялецъ! Никакъ не поймешь, что за человкъ. Такихъ субъектовъ, я думаю, немного на свт.

— А что онъ еще натворилъ?

— Это непостижимо. Представьте себ, тутъ Чекстеръ вынулъ изъ кармана продолговатую табакерку, украшенную мдной лисьей головой, — теперь онъ завелъ дружбу съ тмъ молодымъ человкомъ, что прикомандированъ къ нашей контор. Этотъ Абель, самъ по себ ничего, но ужъ такая тихоня, что не дай Богъ, — настоящая размазня. Вотъ съ этой-то размазней онъ и подружилъ. Ну, скажите на милость, неужели-жъ онъ не могъ выбрать кого нибудь получше, съ кмъ бы можно было перекинуться словомъ, другимъ, кто очаровалъ бы его своими манерами, своими разговорами? Я не говорю, и у меня есть свои недостатки…

— Ну что вы, полноте! перебилъ его Дикъ.

— Есть, есть. Никто не сознаетъ своихъ недостатковъ такъ, какъ я ихъ сознаю. Но, слава Богу, до сихъ поръ еще ни одна душа въ мір, даже мой злйшій вратъ — а у кого ихъ нтъ — не называлъ меня размазней. Да, вотъ, какъ я вамъ скажу, милостивый государь, будь я на мст этого самаго Абеля, я, недолго думая, купилъ бы себ кругъ честерскаго сыра, привсилъ бы его къ ше и бухъ въ воду. Честное слово, правда!

Чекстеръ не остановился, постучалъ суставомъ указательнаго пальца какъ разъ по лисьему носу, открылъ табакерку и, понюхавъ щепотку табаку, въ упоръ посмотрлъ на своего собесдника: дескать ты думаешь, что я вотъ сейчасъ чихну, анъ ошибся.

— Мало того, продолжалъ онъ свое повствованіе, — вашъ жилецъ познакомился еще съ его отцомъ и матерью. Съ тхъ поръ, какъ онъ вернулся съ этой охоты на дикихъ утокъ, онъ все пропадаетъ у нихъ и вдобавокъ покровительствуеть снобу. Вотъ вы увидите, мальчишка будетъ то-и-дло шататься къ вамъ наверхъ. A со мной онъ еле-еле вжливъ. Мы съ нимъ, кажись, и десяти словъ не сказали. То есть, клянусь вамъ честью, еслибъ не патронъ — мн жаль его, онъ безъ меня какъ безъ рукъ — я сейчасъ же бросилъ бы все и ушелъ; такъ это обидно.

Дикъ очень сочувствовалъ своему пріятелю, но не сказалъ ни слова и только помшалъ кочергой дрова въ камин.

— А ужъ этому снобу не сдобровать, попомните мое слово, продолжалъ Чекстеръ пророческимъ тономъ. — Вдь намъ больше, чмъ кому нибудь другому, приходится имть дло съ людьми, такъ мы хорошо знаемъ человческую природу. Этотъ мальчишка вернулся, чтобы отработать шиллингъ! Вотъ увидите, не сегодня — завтра, онъ себя покажетъ въ своемъ настоящемъ вид. Онъ непремнно проворуется, онъ долженъ провороваться!

Чекстеръ поднялся съ мста. Онъ, вроятно, продолжалъ бы аттестовать Кита еще въ боле крупныхъ выраженіяхъ, но въ это время постучали въ дверь; предполагая, что пришли по длу, онъ мгновенно преобразился и сталъ тихъ и кротокъ, какъ агнецъ, что не очень-то вязалось съ его разглагольствованіями о размазн. Услышавъ стукъ въ дверь, Дикъ, какъ сидлъ на стул, такъ и завертлся на одной ножк и волчкомъ подъхалъ къ конторк, въ которую и швырнулъ кочергу, забывъ, впопыхахъ, положить ее на мсто.

— Войдите, крикнулъ онъ.

Въ контору вошелъ тотъ самый Китъ, о которомъ только что, съ такимъ недоброжелательствомъ, отзывался Чекстеръ. Чекстеръ пріободрился. Куда двалась его кротость? Онъ тотчасъ же принялъ свирпый видъ. A Дикъ съ минуту посмотрлъ на вошедшаго Кита, потомъ вскочилъ на ноги и, вытащивъ изъ конторки кочергу, сталъ продлывать съ ней, какъ со шпагой, разныя штуки.

— Господинъ дома? спросилъ Китъ, нсколько удивленный этимъ страннымъ пріемомъ.

Дикъ не усплъ и рта открыть, какъ уже Чекстеръ напустился на Кита за этотъ непочтительный, по его мннію, вопросъ, на который снособны только снобы. Разъ, что тутъ сидять два господина, онъ долженъ былъ, по крайней мр, спросить, дома ли тотъ господинъ, или бы назвать по имени кого ему нужно, а ужъ они бы сами разобрали, стоитъ ли его величать господиномъ, или нтъ: еще Богъ его знаетъ, что онъ такой. Онъ, молъ, Чекстеръ, иметъ нкоторое основаніе предполагать, что это оскорбленіе направлено лично противъ него; но съ нимъ шутить опасно: пусть, молъ, нкоторые снобы — кто, именно, онъ не сказалъ — намотаютъ это себ на усъ.