– А как же барокко?

– Барокко только в начале было…

– А Штакеншнейдер – что это, не барокко?

– Нет, конечно, не барокко, это форменная эклектика.

– Тогда и ренессанс по отношению к античности – тоже эклектика.

– Творение Микелоцци, ученика Гиберти и близкого помощника Донателло, стало прототипом всех флорентийских палаццо, – Гуркина сотрясал кашель. – Зинаида Викторовна, пожалуйста, карту, так, сначала идём по via de Martelli… Три яруса по высоте, разделённые карнизными тягами, – первый с крупной рустовкой, второй и третий… скульптурный карниз большого выноса над глухой поверхностью…

– Оставляли место для тени?

– Оставляли! Всё учитывалось пропорциями… В каждом палаццо был внутренний двор с периметральной лёгкой аркадой…

– Как видите, фасад тоже разделён на три яруса, но на нижнем ярусе, в отличие от других палаццо, такие же гладкие русты, как и выше… Карниз исключительно большого выноса…

Тень с затёком кверху дотягивалась до середины окон последнего яруса.

– Это уже Рим, Рим, не перепутайте, палаццо Фарнезе – в Риме! И показываю я его потому, что… внутренний двор прорисован Микеланджело, однако… однако барокко пока ещё полностью не уничтожило строгую и ясную, традиционную для ренессанса…

Какое величественное спокойствие, какая возвышающая уравновешенность! Симметричный пятиоконный, смотрящий во двор фасад с пышным декором, симметричные сокращения фасадов боковых корпусов, ковровые утемнения замостки, пересекающие двор по диагоналям…

Гуркин радостно тыкал указкой в светившуюся на экране карту, барахтался в эмоциях – итак, так сказать, так, так-так, мы снова во Флоренции, на piazza San Giovanni, у баптистерия, танцуем от печки, так-так, по via de Calzaiuoli… Нет! Чересчур шикарная улица! Зачем нам богатые магазины? Мы лучше пойдём, удаляясь от собора, по via de Pecori, чтобы затем, – плутания по центру Флоренции доставляли Гуркину настолько острое удовольствие, что он заговаривался, – затем, затем сворачиваем, затем по via de… ага, via de Strozzi, пойдём-ка прямо, прямо, точнёхонько по оси фасада…

Фасад-знакомец! И облака… правда, не в окнах.

Восхитительная сетка рустов на строгой плоскости, дивный карниз.

Тень от карниза плавно утемнялась книзу; как на отмывке.

– Выбрав место на холме Боболи, Лука Питти, бывший друг Козимо Медичи, ставший во главе враждебной ему группировки, поручил Брунеллески… Лука принадлежал к богатому купеческому роду, хотел иметь дворец ещё более роскошный, чем тот, который строил Микелоцци для Медичи… После того, как Лука умер, Питти разорились, работы по возведению дворца по иронии судьбы были возобновлены самими Медичи… Во дворце собраны картины Палатинской Галереи…

– Помнишь, Джорджоне, «Три возраста»? Это же из Палатинской Галереи, – зашептал Соснин, затормошил Шанского, но тот был чересчур увлечён – вздёрнутый носик с тёмными крапинками веснушек на отблескивавшей в подсветке фонаря переносице, прямые золотисто-русые волосы до плеч, обтянутая тонким свитерком грудь, какая грудь…

Три яруса дворца, два во всю площадь, да ещё с позднейшими пристройками, площадь охватывавшими, третий ярус покороче, в тринадцать окон, все три яруса – с мощной рустовкой, разделены не карнизными тягами, но узкими балкончиками… окна на двух верхних ярусах – в арочных нишах.

– От всех этих палаццо разит подражательностью, вам, Олег Иванович, не кажется, что великие зодчие-флорентийцы сдували напропалую с Жолтовского? – выкрикнул Шанский, не переставая ласково потискивать Зиночку.

Гуркин онемел, только указкой беспорядочно стучал о пол, пока подбирал слова, чтобы унять наглеца, да так и не успел подобрать – Зиночка, послушная стуку указки, уже вставляла в кассету итоговую фотопластинку, снаряжала в плавание над крышами Флоренции купол и… и тут раздался визг, крик Зиночки, волшебный фонарь, дёрнулся, наклонился… Никогда, никогда Соснин не забудет мучительную перекошенность тщедушной фигуры, смятый подбородок, задрожавшие губы на обиженно-детском личике Гуркина, которое выхватил из темноты качнувшийся луч.

Шум стих.

Пока Гуркину из сочувствия помогали собрать осколки, Шанский, как ни в чём не бывало, вскинул руки – залить бы огненной водою грехи, коли замаливать не умею… хочу пить спирт и целовать женщин… – Ил, не отправиться ли нам в одно тёпленькое местечко, потанцевать? Зиночка для вида надула губки – она замечательно танцевала.

Хотел, но не мог забыть Вику, и тут подвернулась Нелли, тут-то ослепило затмение – будто назло захотел сделать Вике, но ей-то было бы наплевать, женись на ком хочешь, только отстань, да Вика и не смогла бы узнать об этой мстительной выходке, короче – глупость.