Столько было в ней презренья,

Что не я один, – на это

Изумлялись все кругом.

И ее пренебреженье

Преступало все границы

Воспитанья и приличья

[И переходило в грубость.

У прекрасных дам обычно

Повеленья два пути:

Первый – это невниманье,

Благосклонность – путь второй.

Коль они благоразумны,

То умеют ножку ставить

Так уверенно и точно,

Чтобы в крайность им не впасть.

Коль они, увлекшись, ножку

Слишком далеко поставят.

Перейдут они границы

Благосклонности, – и это

Легкомыслием сочтут.

Если ж слишком уж отступят,

То впадают в неучтивость.

Так ошиблась и Диана.

Это ей и помешало

Проявить ко мне – уж если

Не любовь – то хоть вниманье,

Я ж решил его добиться,

Я удваивал усилья,

Новых подвигов искал,

Чтоб пленить ее отвагой, —

Но ничто не помогало],

И красавицы презренье

Становилось все заметней.

Стал я правды добиваться:

Может быть, меня Диана

Презирает, ненавидит

За невольную обиду?

И узнал я, что она,

Одаренная блестяще,

С юных лет уж изучает

Философии законы,

И из этих-то занятий

И из чтенья древних басен

Зародилось в ней презренье

Ко всему мужскому роду,

Родилось негодованье

Против общего порядка,

Против той Любви, что держит

Во вселенной, в мирозданье

Все живущее в плену.

И она в упорстве стойком

Утверждает, что для женщин

Преступление – любовь.

Так что, хоть она, графиня,

Как наследница короны,

И должна избрать супруга,

Чтобы трон с ним разделить, —

От всего она готова

Отказаться, чтоб не видеть,

Как над гордостью надменной

Кто-нибудь восторжествует.

[И графиня обратила

Свой дворец в леса Дианы:

В нем живут с ней только нимфы,

Дам своих науке строгой

Учит день и ночь она.

На стенах ее покоев

Лишь одни изображенья

Нимф, бегущих от любви.

Вот, спасаясь от объятий

Аполлона, мчится Дафна,

Там Анаксарету видишь,

Превратившуюся в камень;

Там ты видишь Аретузу,

Что, за нежный плач Алфея

Гордыми платя слезами,

Растеклась в источник чистый… [23]

Граф, отец ее, увидя,

Что упорней в заблужденье

С каждым днем его Диана,

И не слушает рассудка,

И его не внемлет просьбам,

И в такой впадает гнев,

Только о любви с ней станут

Говорить, – бояться начал,

Чтобы яростным безумьем

Не окончилось все это.

Осторожности вверяясь,

Он решился на попытку:

Пригласил обоих принцев

В той надежде, что забавы,

Торжества, увеселенья

B честь ее – без уговоров

И без просьб – ее заставят

Обратить на них вниманье,

Что сама природа вступит

С ней в борьбу в конце концов.

Страсть, и лесть, и поклоненье,

Объясненья, вздохи, слезы

В ней пробудят благодарность

Иль хотя бы чувство долга…

Там, где разум уж не в силах

Победить упрямство, лучше

Не насиловать его,

Предоставив постепенно

Самому с собой бороться…

Коль доводит человека

Неразумье до ошибки,

Пусть он сам себя признает

Побежденным, – это лучше, —

Точно так же, кто в потемках

Хочет путь найти, не лучше ль,

Чтоб, упав, обрел он выход?]

Убедившись, что презренье

Относилось не ко мне,

А в ее натуре крылось,

Я, конечно, стал спокойней

И уж так настойчив не был.

Размышлять я стал над этим

Необычным настроеньем.

Таково уж, видно, свойство

Нашей низменной природы,

Что красавица, к которой

Равнодушен был я прежде,

Мне иной уже казалась,

Мне казалась совершенством,

Как узнал я, что надменно

Всем она пренебрегает.

О, как низки наши страсти!