поспорил на шесть тысяч франков, и об этом пишут местные газеты, что пробежит пять-

десят метров, посадив месье Проджерса на спину, за меньшее время, чем понадобится его

другу Рози для того, чтобы преодолеть стометровку, но без ноши на спине. Он выигрывает

пари с большим отрывом. Интересный человек, должно быть, этот Проджерс, то скачет

верхом на Эмиле д’Одиффре, то получает пощечину от Жоржа Бабанина. Как-то он все

время ухитряется быть в эпицентре скандала.

Одиффре дружит с прежним объектом ее воздыханий, Альфредом Бореелем, этим

ловеласом и пьяницей, а в любовницах у него все та же прелестная итальянка Джойя, ко-

торая была на содержании у герцога Гамильтона, а теперь перешла ему по наследству.

Почему бы в него не влюбиться! Общество одно и то же, только карты в нем тасуются: какая выпадет следующей? Может быть, мадемуазель Башкирцева?

Мария знакомится, вернее, возобновляет знакомство, начатое в Женеве, с новыми

персонажами курортной жизни в Ницце, русской семьей Сапожниковых, состоящей из

самого господина Сапожникова, его супруги Нины и Коко, любовника жены Николая

Юркова. Сапожников чем-то болен, говорят, что буквально “гниет” (сифилис?) и, вероят-

но, по причине своей болезни или просто по складу характера совсем не против связи соб-

ственной жены с молодым любовником. Живут они втроем счастливо и вполне гармонич-

но. Мать говорит своим двоим дочерям, Марии и Ольге: “Я никогда не любила вашего

отца, а прожила свою жизнь счастливо”, на что Мария отвечает ей весело: “Еще бы! Ведь

у тебя под юбкой всегда копошился Коко!” К Сапожниковых захаживает семейный док-тор

Башкирцевых Люсьен Валицкий и Мария Башкирцева наблюдает, как они с Ниной в

экстазе читают кулинарную книгу! Кажется, две дамы, Башкирцева и Романова, которых

он, по всей видимости, пользовал не только, как доктор, ему порядком надоели, и он хочет

освежить свои чувства.

Мария отдается шалостям с дочерьми Сапожниковых, они свободно говорят о лю-

бовниках и флирте, что в порядке вещей в этой семье, обсуждают приглянувшихся юно-

шей. Мария, вероятно, делится с новыми подружками своей влюбленностью в Одиффре,

потому что они вместе придумывают ему прозвище Жирофля. Непонятно, почему они так

его называют, ведь Жирофле-Жирофля - это героиня оперетты Лекока, которую недавно

показывали в Ницце. Тем не менее, кавалер получает имя девушки.

На пляже, когда Мария появляется из кабинки, на нее обращают внимание взрос-лые

мужчины и здесь нет ничего удивительного, ей уже шестнадцать лет, а скоро, в янва-ре, она справит и свое официальное шестнадцатилетие, которое, напоминаем, у них в доме

справлялось на два месяца позже фактического дня рождения, чтобы скрыть факт падения

ее матери до свадьбы.

У нее сформировавшаяся фигура. Она часами может стоять обнаженной и разгля-дывать

себя в зеркало. Вот как она сама описывает “свое прекрасное тело”:

“... покрытое от затылка до того места, которое я не осмеливаюсь назвать, золотым

пушком, который особенно заметен посреди спины, вдоль того углубления, которое так

выражено у Венеры Милосской. У меня чрезвычайно высокая грудь, белоснежная, с голу-

быми прожилками, такая же белая, как плечи и руки, грудь у меня упругая и очень краси-

вой формы, ослепительно белая и розовеющая там, где полагается. Место, которое я не

осмеливаюсь назвать, такое пышное, что все думают, что я в турнюре”. ( Неизданное, за-

пись от 6 мая 1875 года).

Надо сказать, что пышный зад у женщины был тогда в моде, ведь не зря и появи-лись эти

турнюры, оттопыривавшие зад, и широкие оборки из шелка сзади на платье, ко-торые при

ходьбе завораживающе шуршали, вызывая у мужчин острый приступ желания. В турнюр в

нужных местах подкладывалась вата, чтобы придать женскому седалищу при-

влекательные по моде того времени формы. Это была самая последняя парижская мо-да.

Оборку сзади на платье называли еще и “фру-фру”. “Фру-фру” - это звукоподражание, так

якобы шуршит шелк при ходьбе. Именно в таком платье популярная актриса Сара Бернар