каемкой; каминное зеркало, наполовину скрытое за плюшевой занавесью; прибор на ка-

мине из бирюзового севрского фарфора в медной оправе, какой можно увидеть в магази-

нах случайной мебели, а над дверями - раскрашенные деревянные головки ангелов из ста-

ринной церкви в Этрета, - крылатые головки, улетающие на волнах алжирских тканей!

Право, со стороны Бога несправедливо наделять талантливого человека таким омерзи-

тельным вкусом!” (Запись от 14 декабря 1884 года.)

Башкирцева постоянно думает о свете, в котором видит свою жизнь и в который надеется

триумфально вступить. Ей начинает казаться, что ее уже знают многие, что дет-ские

мечты начинают сбываться и скоро она будет знаменитой. Пока, правда неясно, в какой

области, но это не важно, важно, что она хорошенькая, чего еще нужно! “Разве я не могу

сделать все, обладая этим?”

Родные ей ни в чем не отказывают, так как она больна. Обмороки продолжаются. Муся

начинает принимать по совету врачей железо. Они выезжают на прогулки в Булон-ский

лес в карете, и там на нее вдруг находит тоска по Ницце.

“В Булонском лесу встречается столько жителей Ниццы, что на один момент мне

показалось, что я Ницце. Ницца так прекрасна в сентябре... Я люблю Ниццу; Ницца - моя

родина, в Ницце я выросла, Ницца дала мне здоровье, свежие краски. Там так хорошо!

Просыпаешься с зарей и видишь, как восходит солнце, там, налево, из-за гор, которые

резко выделяются на голубом серебристом небе, туманном и кротком, - и задыхаешься от

радости! К полдню солнце против меня. Становится жарко, но воздух не раскален, тихий

береговой ветерок всегда приносит прохладу. Все, кажется, заснуло. На бульваре ни души, разве какие-нибудь два-три жителя Ниццы, задремавшие на скамейке. Тогда я дышу сво-

бодно и наслаждаюсь. Вечером опять небо, море, горы. Но вечером все кажется черным

или темно-синим. А когда светит луна, по морю бежит точно громадная дорога или рыба с

алмазной чешуей; я остаюсь в своей комнате у окна, с зеркалом и двумя свечами, - спо-

койна, одна, ничего мне не нужно, я благодарю Бога!” ( Запись от 5 сентября 1874 года.) И хотя эта запись на самом деле относится к следующему году, мы можем предпо-ложить, что она и в этот раз затосковала по Ницце, ибо Ницца, несмотря на всю ее посты-лость, была для нее родным домом.

Глава шестая

ФРУ-ФРУ, ИЛИ ОПЯТЬ ПОСТЫЛАЯ НИЦЦА

Далее, как мы выяснили, за 1874 год опубликована только одна запись, за 9 января, а

записи 1875 начинаются только с 24 июня. Полтора года, куда вошло их большое путе-

шествие и почти год жизни в Ницце, безжалостны выкинуты. Вероятно, это было такое

время, всякое упоминание о котором надо было изъять из дневника для соблюдения при-

личий, как будто этого времени и не было. А между тем, это был очень важный год в жиз-

ни Марии Башкирцевой, она чуть было не вышла замуж, и расстройство ее замужества

расценивалось в ее семье, как тяжелое жизненное поражение.

Итак, в сентябре 1874 года они вернулись после путешествия по Европе в Ниццу, где их

ждала купленная Романовой вилла, развороченная ремонтными работами, и при-бывшая

из Парижа не распакованная мебель, беспорядок, отсутствие денег, крики, гвалт, семейные

ссоры, а также пьяный в дым дядя Жорж, который скрывается у них от своей любовницы, подавшей на него жалобу в полицию за избиение.

Когда распределяли комнаты виллы, то павильон, который Мария планировала для себя, отчего-то отдали дедушке, а столовую сделали в ее классной комнате. Она рыдает, но

находит в себе силы, сама ищет и нанимает себе преподавателей, покупает нужные книги, разрабатывает план занятий.

Жорж постоянно торчит в доме, куролесит по ночам.

“Когда они ушли в театр, я нашла Жоржа совершенно пьяным после того, как он дал

пощечину Проджерсу в Монте-Карло. Я одна умею себя вести с этим пьяницей, и со мной

он спокоен и приличен. Мама и другие нашли нас сидящими друг против друга за

сервированным столом и поющими, что их сильно позабавило. Вместо того, чтобы отчи-

тывать его, я даю ему выпить и говорю с ним в зависимости от его состояния. Если не дать