— Вам не трудно называть меня Эллери, миссис Спейн?

— Вот к этому я никогда не привыкну, — сказала она, вводя его в уютную маленькую гостиную, украшенную скульптурным портретом королевы Виктории; Эллери показалось, что он попал в Викторианскую эпоху; а дама продолжала с достоинством: — Не принимаю эту вашу чисто американскую манеру знакомиться, сразу же переходить на имена и хлопать друг друга по плечу. Впрочем… садитесь в это моррисовское кресло, Эллери… если оно вас устраивает.

— Вполне. Я смотрю, вы храните верность своим привычкам.

Сама она расположилась в герцогском кресле, в котором едва не затерялась.

— Что еще остается ветхой англичанке? — со слабой улыбкой сказала она. — Я понимаю… я выгляжу убежденной англофилкой. Но трудно отрешиться от того, с чего начиналась твоя жизнь. Да и зачем? Мне и в самом деле так очень удобно. А нечастые визиты в Нью-Рошель, к розам Рейчел, скрашивают мое существование.

— Так это была Рейчел?..

— Да. Она выполнила мою просьбу.

— Кем вам приходится мисс Хагер?

— Она моя внучка. Хотите чаю?

— Если вы не против, миссис Спейн, то попозже, — сказал Эллери. — У меня к вам масса вопросов. И первым делом… — Он и так-то сидел на краю кресла, опасаясь помять кружевной чехол, но тут даже весь вытянулся вперед. — Вы ведь его видели. Встречались с ними обоими. С Холмсом. С Ватсоном. Как я вам завидую!

Взгляд Деборы Осборн Спейн был устремлен в далекое прошлое.

— Это было так давно. Но я помню их. Острый, как шпага, взгляд мистера Холмса. Он был очень сдержан. Когда я взяла его за руку, то почувствовала, как он растерялся. Но был очень любезен. Оба они вели себя как настоящие джентльмены. Это главное. В те дни, Эллери, было исключительно важно быть подлинным джентльменом. Конечно, я была маленькой девочкой, и они остались у меня в памяти форменными гигантами. Как мне кажется, в определенном смысле они такими и были.

— Можно ли узнать, как вам досталась эта рукопись?

— После того как доктор Ватсон закончил работу над ней, мистер Холмс передал рукопись в поместье Осборнов. Ее взял под свою ответственность наш адвокат, да благословит его Бог! Он так преданно защищал мои интересы. Затем, когда я выросла, он незадолго до своей смерти рассказал мне об этой рукописи. Я попросила, и он прислал ее мне. Его звали Доббс, Альфред Доббс. Я часто вспоминаю его.

— Почему вы так долго ждали, миссис Спейн… прежде чем сделать то, что вы сделали?

— Прошу вас. Все зовут меня бабушка Дебора. Вы не против?

— Пусть будет «бабушка Дебора».

— Не знаю, почему я так долго ждала, — сказала старая дама. — Я никогда не думала прибегнуть к помощи специалистов, чтобы проверить свое убеждение, хотя, заверяю вас, оно с давних пор живет во мне. Но однажды меня посетила мысль, что надо поторопиться. Сколько мне еще осталось жить? А я хочу умереть со спокойной совестью.

Эллери понял, о чем она не сказала.

— Насколько я могу судить, ваше решение послать мне рукопись вытекало из ее текста, не так ли?

— Да. А потом мистер Эймс признался Рейчел, что занимается этой охотой по вашему поручению.

— Разыскания Гранта завершились… правда, не так, как я предполагал, — улыбнулся Эллери.

— Да пребудет на нем благословение Божье! На них обоих. Я знаю, что он не помог вам, Эллери. Но я знала и другое: что вы найдете меня. Точно так же, как мистер Холмс нашел владельца футляра с хирургическими инструментами. Однако же мне интересно, как вам это удалось.

— Элементарно, бабушка Дебора. С самого начала было ясно, что у отправителя был какой-то личный интерес в судьбе этой рукописи. Я позвонил своему приятелю, который занимается генеалогией. И он без труда проследил ваш путь — ребенком вы покинули Ширский замок и попали под опеку той ветви вашей семьи, которая жила в Сан-Франциско. Я узнал имена четырех юных дам, которые были вместе с Грантом на той вечеринке, понимая, что одно из них приведет меня к цели. Выяснив, что в 1906 году вы вышли замуж за Барни Спейна, мой эксперт добрался до брака вашей дочери. А человек, за которого ваша дочь вышла замуж, носил фамилию Хагер. Что и требовалось доказать. — Он перестал улыбаться и посмотрел озабоченно. — Вы устали. Мы можем продолжить в другое время.

— О нет! Я себя прекрасно чувствую. — Ее глаза, не потерявшие блеск молодости, умоляюще смотрели на него. — Мой отец был удивительный, прекрасный человек. Добрый и мягкий. Он не мог быть чудовищем. И не был!

— Вы уверены, что не хотите прилечь?

— Нет, нет. Пока вы мне не расскажете…

— Тогда поудобнее устройтесь в кресле, бабушка Дебора. Расслабьтесь. А я буду рассказывать.

Эллери взял сухую старческую руку и под тиканье старинных дедовских часов в углу начал свое повествование. Маятник, подобно механическому пальцу, стирал секунду за секундой.

Время от времени маленькая хрупкая ручка, которую продолжал держать Эллери, вздрагивала, но потом замерла и лежала в ладони Эллери, как невесомый осенний лист.

В арке дверей дрогнула портьера, и появилась женщина средних лет в белом халате.

— Она заснула, — шепнул Эллери.

Он осторожно положил старческую руку на грудь бабушки Деборы и на цыпочках вышел из комнаты. Женщина проводила его до дверей.

— Я Сьюзен Бейтс, сиделка. Она все чаще и чаще засыпает таким образом.