– Вот видишь, даже сама мысль о том, чтобы спокойно поговорить с близким человеком и разобраться, вызывает у тебя такую реакцию: псих.

– Не у меня – у окружающих.

– О том и речь, ты сам должен диктовать окружающим, как тебя воспринимать. Пойми, ты можешь переспать со всеми женщинами, которых тебе хочется, но если тебе понравился парень, то ты можешь точно также переспать и с ним. Чем любовник хуже любовницы? Тем, что кто–то косо смотрит? А как же тогда истинные чувства, они что, кончаются там, где начинаются условности этого идиотского общества? Вот мы оба евреи – ты откуда родом?

– Из России.

– А я из Венгрии, то есть, родители. Тот мальчик был еврей?

– Нет, русский.

– И тебе было все равно, какой национальности мальчик? А на русской девочке ты бы женился?

– Я как–то об этом не думал. Мне просто очень хотелось тогда переспать с девочкой, а получилось так, что подвернулся лучший друг. Но потом вышло переспать и с русской девочкой тоже, а еще через пару дней мы уехали оттуда, и все кончилось.

– Так в чем же дело? Продолжай трахать баб и будь счастлив. Чего тебе не хватает?

– Хороший вопрос. Мне всего хватает, только мне иногда кажется... В последнее время мне кажется, что... Все, что интересует женщин, это деньги и размер члена.

Амит засмеялся:

– Послушай, Барух, ты не из шкафа выбрался, а из какого–то бабушкиного комода. Лет тебе сколько?

– Пятьдесят почти. Сорок восемь.

– А мне двадцать семь. Ты как будто не с нашей планеты. Ты что, случайно сюда залетел? Ты сколько времени женат?

– Десять лет.

– Первый раз или успел развестись?

– Первый раз.

– А что ты до сорока лет делал, онанировал?

– Да нет, то есть приходилось, конечно, – Барух улыбнулся, – но у меня с шестнадцати постоянная подруга была. Потом армия, университет – там, сам знаешь, не проблема кого–нибудь найти.

– А ты пробовал посчитать, сколько баб перетрахал?

– Нет, как–то не приходило в голову.

– Или ты думал, что твоя жена – особенная? Что та, с кем ты заключил "брачный союз", – Амит хохотнул, – стала от этого другой? Ты действительно думал, что брак что–то меняет? – Амит оперся локтями на стол и положил голову на кулаки. – В Таиланде какой–нибудь парень в желтой куртке помашет руками, побормочет пару минут и объявит кого угодно мужем и женой. Еще и бумагу даст на тайском языке и с переводом на английский – это считается, или как?

Барух ничего не ответил.

– Вспомни лучший день в своей жизни. Нет, не так: тот момент, когда ты понял что–то важное, что перевернуло тебя, сделало другим навсегда.

... Горьковатый вкус моря, сладковатый вкус женщины. Барух вспомнил широко расставленные лорины ноги на хайфском песке, свой язык внутри нее, дрожь ее тела... Как они, обнявшись, ревели на два голоса:

I could tell the world

A thing or two about love…[80]

… Или то была темная санькина комната, обои в цветочек, теплый лимонад "дюшес", растекшееся белой лужей мороженое...

Барух никогда не сомневался в своей ориентации. Тот день с Лорой был его Днем Независимости, независимости от прошлого, от прежней страны и связанных с ней страхов, от родителей с их постоянной и навязчивой опекой, от вечного подросткового желания секса и страха перед близостью с женщиной. А сегодня через тридцать лет его мучила вина перед Санькой, ведь Санька ему ничего плохого не сделал. Санек и евреев–то кроме него, Борьки, не видел, и какая разница, с кем трахаться: еврей – не еврей. Санька небось побольше него тогда переживал, а он в одну секунду перечеркнул все, что было за четыре года.

– Не знаю, – сказал Барух после длинной паузы, – не знаю.

– Держу пари, что тебе вспомнился твой давний друг, который остался там.

– Да... – Барух кивнул.

– Я вижу, тебе действительно нелегко решить, – проговорил Амит. Его голова все так же покоилась на опирающихся на стол руках. – Давай сменим тему. Сегодня вечеринка во "View" – вход свободный.

– Да оставь ты деньги, я давно не сидел с кем–нибудь так, чтобы просто поговорить. – Барух, не глядя, подмахнул счет, назвав номер комнаты.

Из отеля они вышли уже в сумерках. Постепенно густела толпа на набережной, зажатой со всех сторон прилавками и лотками со всякой мишурой. Из ресторанов их громко зазывали внутрь, магазины и не думали закрываться. Они долго шли молча, думая каждый о своем.

– Ты когда–нибудь пробовал оторваться? – спросил Амит.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, забыть про все, отбросить на время все, что тебя окружает, погрузиться в другой мир. Ты был в Индии или в Южной Америке?

– Нет.