– Ты же назвал свой номер в ресторане, помнишь? – ответил Амит через дверь.

Да, верно, какой идиот, подумал Барух. А парень спал на берегу в палатке даже не помывшись.

– Ты ел что–нибудь? – спросил он в дверь, перекрикивая шум льющейся воды.

– Нет еще, а что ты предлагаешь?

– Пойдем на завтрак, максимум возьмут еще пару шекелей, а то я голодный, как стая волков.

– И я тоже, – Амит, сверкая мокрыми волосами, вышел из ванной.

У Баруха не спросили в ресторане номер комнаты, они просто прошли в зал и набрали еды со шведского стола. Аппетит у обоих был отменный.

– Парад начнется в час, но если тебе интересно, то с одиннадцати народ начнет собираться на Электрической площади.

Девятнадцатое мая, подумал Барух, день пионерской организации.

– Можно пойти и сейчас, – согласился он.

Очень скоро он пожалел, что они неосмотрительно отправились на площадь в одиннадцать. Было невыразимо скучно, совсем как во времена юных пионеров: разные функционеры два часа толкали речи, убеждая себя и других, насколько важно проводить парады и мероприятия. Ждали мэра Эйлата, но он так и не появился из–за какого–то более важного события. Ходили слухи, что кто–то попал в аварию по дороге в Эйлат. Несмотря на сухость воздуха, было довольно–таки жарко. Основная масса оказалась не в пример умнее и подходила к часу.

Подъехали разукрашенные лентами и шарами машины, врубили музыку, и шествие началось. Открыл процессию джип, за которым устремился облепленный белыми и красными сердечками грузовик. За ним проследовал тягач с морским мотоциклом на платформе, почему–то вызвавший пристальное внимание полиции. Следом устремился грузовичок для перевозки напитков с эмблемой пива "Heineken" и пальмами в кузове. Пестрая толпа запрудила улицу между облезлыми серо–желтыми бетонными блоками дешевого социального жилья. Красно–желтая платформа с надписью "Freedom"[82] на боку не произвела на местных жителей никакого впечатления. Последовали еще грузовички с навесами и без, с музыкой и без музыки, на которых отплясывали парни и девушки, оголенные в меру и без меры, с цветистыми татуировками. Красный петух на высоких ходулях, жонглирующий стеком, желтые курочки с развевающимися хвостами, музыка, танцы на грузовиках, на мостовой, флаги, воздушные шары, сотнями устремляющиеся в небо, смех, объятья, пиво и кока–кола. Веселье, выплеснувшееся рекой на морской берег "Папайя".

А там все сначала: музыка, танцы, объятья, поцелуи, пиво, вино, водка, сигареты, ленты, шары, и еще тихое озерцо детского сада посреди радужного бушующего океана. Они перекусили сосисками с пивом, а после Баруху захотелось уйти. Он устал, было слишком много солнца, слишком громкая музыка, слишком много народу вокруг. Амит почувствовал перемену в его настроении, и они неспешно побрели обратно в "Ривьеру". Оба молчали.

– Жизнь без рабства тоже довольно утомительна, – сострил Барух.

– Братан, а ты не думаешь, что тебя и этих ребят разделяет пропасть? – Амит остановился под пальмой. – Ты не можешь расслабиться и просто наслаждаться жизнью. В том-то все и дело, что над тобой висит твое рабство, от которого тебе не убежать. Твое рабство сидит внутри тебя, и пока ты от него не избавишься, ты не сможешь стать такими, как они. Они свободны, братан, а ты нет. Это другое поколение, которое не приемлет того рабства, которое существует в обществе. Это поколение еще себя покажет. Подумай над этим. В этом – ключ к твоей собственной проблеме. Здесь ответ на вопрос: "Кто ты есть?"

Барух промолчал.

– Ты читал кого–нибудь из молодых современных, не стеб, не чернуху, а нормальную литературу – Бергбедера, Коупленда, Уэльбека?

– Да нет.

– "Поколение Х"?[83]

– ??

– Про "Рабов Майкрософта"[84] тоже не слышал? – Амит похлопал его по плечу. – Давай, братан, отдохни, а я забегу к вечеру – будет клевая тусовка. Я жду тебя в полвосьмого в лобби.

Барух с наслаждением забрался под холодную воду. Он давно отвык шляться часами под солнцем, и дневной жар постепенно выходил из него. Хорошо провяленная шкура и желудок, "осчастливленный" острыми копчеными сосисками, потребовали еще пива, и похолоднее. Барух спустился вниз, направляясь в бар, но было слишком рано, пиво продавали только возле бассейна. Вчерашней толкотни и веселья не было и в помине, после парада все остались на берегу моря в "Папайе". Барух зашел внутрь в лобби и отправился искать местечко похолоднее, поближе к решеткам кондиционера. Он почти залпом выпил первый из двух бокалов и блаженно откинулся на спинку мягкого дивана. Пиво холодило изнутри, а прохладный сквознячок – снаружи.

Только так и можно жить, подумал Барух.

Он вспомнил торжественную линейку в кинотеатре девятнадцатого мая семьдесят второго года, посвященную дню пионеров. Скажи ему кто–нибудь тогда, когда он еще носил красный галстук, что лет эдак через тридцать он будет попивать заграничное пиво в шикарном отеле на берегу Красного моря... Он бы ни за что не поверил. Скажи ему этот кто–то, что он будет проводить девятнадцатое мая, обнимаясь с гомосеками, пидорами и прочими проститутками... Он наверняка полез бы в драку – такие оскорбления сносить не полагалось ни от кого, будь это хоть сам Игорь Ушкин.

В лобби становилось людно – основная масса приезжала на тусовку, а не на парад. Перед Барухом проходила такая демонстрация татуировки и пирсинга, что он только диву давался, куда еще можно повесить сережку – выходило, что в любое место. И каких татуировок здесь только не было: драконы и демоны, черепа и сердца, цветы и птицы, дикие животные, бабочки и другие, гораздо менее приятные насекомые, знаки зодиака, монстры, гоблины, китайские и японские иероглифы.

Как все изменилось. Пропасть отделяет его нынешнего от того пионера Борьки. Пропасть отделяет Баруха от этих детей, пользующихся полной свободой нового века. Сможет ли он преодолеть это расстояние? Сможет ли он почувствовать то, что чувствуют они?