Часть третья 411 Мала твоей воды мне мера. Чуть начал ум мой расцветать, Я стал иной воды жаждать; Я с божеством стихов столкнулся, С Эвтерпой миленькой смигнулся; Чтоб сделать ливером умов, Она меня из рук кормила, Водой Смородины3 поила, Давала тук чужих голов. Лишь мыслей утро рассветало, Другое пламя запылало, И страсти начали бродить; За счастьем к Бельту ну катить! Но там - мог счастья тыл схватить, Спешил к брегам Эвксинским черным; Не там ли счастье, мнил, живет; Слетал туда - и тамо нет; Весь прок нашел в Пегасе верном. Он был послушен мне - я сел, Хоть не всегда - я с ним летел, И что на ум взошло - я пел; С зарею часто восставая, За туалетом муз сидел, А в тихий вечер, унывая, Я на луну зевал, смотрел; Когда варганными крылами Кузнечик марш бил меж цветами, Я славу ночи пел стихами. Но все то - чувств неверный шквал, Пружина лишь души незрелой, Сей самобытности неспелой; А к зрелости - весь век мой мал; 3 Москва-река.

412 Рассвет полночи Он мал - и поскакал поспешно, Ах!
– так ползет в гроб жизнь моя, Как в Волгу Котросли струя. Что ж в жизни прочно? Что успешно? Почту ли юны дни зарей? Там чувства то ж, что сумрак дней; Почту ли полднем средни лета? Там рдеет страсть - луч гаснет света; Почту ли вечером век поздный, Там все потерпит жребий грозный; Там чувство, - страсть, - ум - все падет. Знать, вся лишь жизнь - еще рассвет, А полдня истинного нет. О небо!
– там уже доспею; Там - в важной вечности - созрею... 200. К КОРАБЛЮ О ты, носимое жилище меж волнами И обитаемо среди морей людями!
– Тобою новые страны обретены; Тобой антиподы безвестны найдены, Что древни мудрецы пустыми называли И, рвением слепым разженны, утверждали: «Как могут там дожди долины напоять? Как может тамо быть небесна благодать? Там должно ниц ходить живущим головами; Там должно небесам вращаться под стопами; Там должен океан весь вылиться в эфир; И словом: должен пасть противоножный мир». Корабль!
– с тобой нашед Америку подземну, Мы знаем, что земля досель плоска была, А ныне - сделалась, как шар, она кругла; С тобой достигли мы меж льдами к царству темну; 60 70

Часть третья 413 С тобою были мы в блаженных островах, Где нектарный песок родится в камышах, Где резвые божки клюют его в пирах; С тобою острова Канарские открыли, Где души древних в мзду амврозию варили. Так, - мы, нашед с тобой языческий Эдем, Когда ж империю Плутонову найдем?
– Корабль!
– исчезни здесь!
– в тебе нет нужды боле; Харон на лодке нас свезет во мрачно поле; Бессмертный сей гребец в ландкарте адской там Веслом покажет, что найти осталось нам. 201. К СЛОВУ ЗАВТРА Как утро вечера гораздо мудренее, То всякой завтраком и кормит нас скорее.
– Придем ли к должнику, чтоб долгу попросить? «Заутра, - скажет он, - прошу ко мне придтить». Заутра лишь придем, - попотчует он чаем; С сим завтраком домой идем и блага чаем.
– Придем к подьячему и просим о себе. «Заутра, - скажет он, - доложат о тебе». И так столь мила речь, чрез долго время дляся И в вечность наконец бездонну превратяся, Глотает всё в себе и время, и дары, Чины, сокровища, и лакомы пиры.
– Когда ж, - когда же речь заутра прекратится?
– Тогда, - как во вчера оно преобратится.

414 Рассвет полночи 202. К ЖЕНИВШЕМУСЯ НА ЗИМЕ ЛЕТ СВОИХ СЕДОНЕГУ НА ВЕСНОЛЕТНЕЙ ДЕВИЦЕ ВСКОРЕ ПОСЛЕ ПАСХИ Снежны вихри превратились В тихи вешние ручьи, С гор в долины покатились, Пред собой гоня струи. Проходи, зима ты снежна! Поспешай, весна ты нежна! О любовь!
– ты всюду дышешь, Дышешь в роще, - средь полей, И законы верны пишешь, Где сойтись струе с струей. Там струя струю встречает, Капля в каплю упадает. Тают иней пушисты, Тает снег, и тает лед, Растопляяся в ток чистый; Тает милый наш сосед. Зефир розаны целует; И сосед ему ревнует. О любовь!
– ты растопляешь В старике замерзлой дух, И как капли съединяешь Старика с девицей вдруг; Он как зефир вылетает, И по флоре воздыхает. Расправляются морщины; Зрится живость во очах; Блещут сребрены седины,

Часть третья 415 И усмешки на щеках. Удалися, старость хладна! Ты в сии часы досадна. Поднялись навислы брови, Поднялись уже дугой, Означая в черной крови Резву радость и покой. Старо сердце холодеет; Но краса невесты греет. Сивы волосы над оком, Как усы, уж не висят; Лишь седины неким клоком Из ноздрей во тьме глядят. Тщетна тут щипцам работа; Вырастут - опять забота. На челе хоть снег не тает, Но в груди геена ржет, Где любовь, как печь, пылает, - Точно, как на Этне лед Сверху лоснит, будто камень, А внутри клокочет пламень. Се прекрасну Мессалину Мой старик во храм ведет; Предает там ей судьбину; Пред Эротом кости гнет; Душу собственну теряет, Как другая заступает. Смерть слепая начинает Со слепой любовью бой; Темна туча стрел летает Над седою головой; Но любовь одолевает И лихую смерть толкает.

416 Рассвет полночи Там в предхрамии с Сатурном Стал бороться Именей, И заводит в гневе бурном, Так как с Турком бой Эней. Чуть Сатурн не побеждает; На два шага - отступает. Все вопили, что в могилу Скоро наш старик сойдет; Нет, - старик, хотя чрез силу, Гнясь дугой, в чертог бредет. Грации за ним хохочут, Брачну седину клокочут. Там, - где прежде паутины Были красотой в углах, - Новые висят картины Для подружки на стенах. Всё в покое расцветает, Все иной вид принимает. О старик!
– Плуту с без счоту Злато на пир выдает.
– Знай же, что Сатурн Эроту Завтра крылья острижет; Холостые засмеются; Из тебя - слезы польются.

Часть третья All 10 203. ПРЕВРАЩЕНИЕ БАХУСА В ДИОГЕНА1 Вчера вошел я в кабинет, Где странный мой сосед живет; Он был тогда в наряде новом И в виде несколько суровом; Но я, по дружбе пошутив, Надменности его не льстив, Сказал: «Пунцовый сын Семелы\ Куда!
– куда девался ты! В тебе нет прежней толстоты; Ты чахнешь; - ты не в прежней мере; Иль снова Низы ты в пещере? Иль снова хочешь брань начать, Чтоб Индию завоевать? Иль снова ты законы пишешь? Иль в сфере Урании дышешь?» Сосед Да, - друг мой!
– всё уже прошло; Ты видишь важное чело; Все бешенство мое погасло; 1 Один приятель подал мне мысль о сем в письме таким образом: «Скажу вот что о нынешнем состоянии сего странного человека! Увы! жилище его совсем переменилось. Трон Бахусов, делавший стенам его толикую красу, теперь опрокинут, и чаша с нектаром, которым сие божество и усердные жрецы его столь часто услаждались, - расшиблась. Уже там не поют: веселяся в чистом поле.
– Никто почти из прежних жертвоприносителей не посещает его; все изменили, - бесчувственные!
– теперь сухая философия поселилась в обитель сию, и храм Бахусов превратился в Диогенову бочку. Одно другова стоит. Пухлый эпикуреец - и грозный циник - какая мена? Я написал бы стихи на такое чудесное превращение; но то беда, что не знаю дороги к Парнасу. Прошу вас на сей случай сделать, что только взглянется, и проч. Гл.». 14. Бобров Семен, т. 1

418 Рассвет полночи И я - теперь уж стал, как масло.
– Вакх - тигров всадником лишь был; Он исступленью не учил; Он силой меру лишь открыл; А я - предавшись, как от глада, Насильным спиртам винограда, Был точно тигр в душе своей; Теперь - ты агнца видишь в ней... Надолго ль?
– только сумневаюсь; На мудрость токмо полагаюсь... Сказал - и вдруг в моих глазах Чудесный тирс, что носит Вакх, В трость книжника преобратился; В перо ствол тирсов претворился, Плющ в кисть, в чернильницу стакан, Покал в часы, а Вакхов дчан В пустую бочку Диогена... Спасительная жизни смена!.. 204. К ВАКХУ В СВЕТЛУЮ НЕДЕЛЮ О если б чувства усыпленны И адским мраком покровенны Возможно было воскресить И высшим светом озарить, Тогда б к лобзанью мы спешили, Друг друга обнимать любили, И тех богов бы воскресили, Которых Бог богов низверг В кромешну мрачную темницу, Претворшись в светлу сам денницу,