Шрифт:
Не т‹ от Бога, что истинно — но т‹ истинно, что от Бога. В этом убеждении, которому тысячелетия будет сопротивляться просвещеннейшая часть мыслящего человечества,— в этом убеждении тверд Иов. И пусть в уста самой Премудрости вложил великий мудрец такие слова:
...кто нашел меня, тот нашел жизнь, и получит благодать от Господа (Притч. 8.35),—
Иовом выстрадано другое: на ком Господня благодать, тот и премудрость найдет. Ибо его Господь
... сказал человеку: вот, страх Господен есть истинная премудрость, и удаление от зла — разум (28.28).
Премудрость есть страх Божий и переживается человеком как личный дар, не как отвлеченная нравственность, выводимая «духом разумения» из самого себя... Все это, собственно, есть воспоминание Иова, некогда владевшего этим даром.
Теперь Иов не знает, чего хочет от него Господь. В отчаянье он выдерживает нападки все более озлобляющихся против него друзей. Ведь они хотят отобрать у него последнее, они яростно толкают его туда, где, Иов видит, нет Бога.
Сколько знаете вы, знаю и я; не ниже я вас (13.2).
Познаниями бывший вождь и судья — мудрецам из земли мудрецов не уступит.
Многоречивые друзья мои! К Богу слезит око мое» (16.20).
Тут ударение на слове Бог.
Заступись, поручись Сам за меня перед Собою! иначе кто поручится за меня? (17.3) — Выступайте, все вы, и подойдите: не найду я мудрого между вами (17.10).
И не находя Господа, не слыша Его ответа, Иов достигает предела в своем отчаянии. С точки зрения Елифаза, если Господь равнодушен и слеп — это в порядке вещей, вопить тут нечего, тут кончается мысль и начинается мудрое успокоение. Для Иова это непереносимо.
Но нет, я иду вперед — и нет Его, назад — и не нахожу Его... Зачем я не уничтожен прежде этой тьмы, и Он не сокрыл мрака от лица моего! (23.8-17)
Отчаяние Иова сопряжено с горькими воспоминаниями о его прежнем образе — вождя и судьи.
А ныне смеются надо мной младшие меня летами, те, которых отцов я не согласился бы поместить со псами стад моих (30.I).
Не только в мере нынешнего страдания — но и в мере прежнего благоденствия, и в мере праведности, — сыщется ли равный Иову? Призадуматься бы об этом прежде, нежели декадентски славить или (все равно) ханжески осуждать «кощунство» Иова. Господь Иова — как Господь Иакова — допускает, чему не осмелились бы поверить мудрецы, состязаться с Собой. Однако не всегда и не всякого допускает.
Мудрецы, оскорбляя Творца, вслед за тем унижали и Творение, брезгливо различая в нем одну нечистоту. Иов же — хоть и не находя справедливости в обращении с ним Господа — в величии Божием видит не сравнительную мерку человеческого ничтожества, но как раз основание, обеспечение, гарантию человеческого достоинства. Залог цены.
И продолжал Иов возвышенную речь свою и сказал: жив Бог, лишивший меня суда, и Вседержитель, огорчивший душу мою, что доколе еще дыхание мое во мне и дух Божий в ноздрях моих, не скажут уста мои неправды, и язык мой не произнесет лжи! Далек я от того, чтобы признать вас справедливыми; доколе не умру, не уступлю непорочности моей. Крепко держал я правду мою и не отпущу ее; не укорит меня сердце мое во все дни мои (27.I-6).
Итак, Иов со всей возможной резкостью отвергает утешения друзей — и обращается к Господу. Это стоит еще раз продумать, осознать выбор Иова во всей его отзывчивости. Все-таки друзья — пусть несправедливые, пусть несмелые, пусть по ходу спора все больше озлобляющиеся — явились поддержать Иова в беде. Все-таки они здесь, рядом. И пришли они в такой миг, когда Иов остался вовсе один. Когда уже собственная жена, со свойственной оскорбленной женщине недобротой, ему присоветовала: «... похули Бога и умри» (2.9). — Да и не говорят Иову друзья чего-то слишком уж необычного, чего в подобных положениях не говорят люди, мудрецы особенно... Иов, однако, пережил такое, чего им не дано было пережить. И вот, по видимости опрометчиво отвергнув их: «А вы сплетчики лжи; все вы бесполезные врачи» (13.4),— он безошибочно держится за свою опрометчивость, отстаивает ее.
И обращается к Тому, Кто неизвестно где, Кого нельзя видеть, Кто Сам — нашептывают Иову со всех сторон — равнодушен и слеп. Если ж и не равнодушен, то не без Его воли свалилось на Иова все то горе, от которого теперь и вопит Иов со своей кучи пепла... Присутствие Бога сгущается в атмосфере отчаяния.
Я взываю к Тебе, и Ты не внимаешь мне,— стою, а Ты только смотришь на меня. Ты сделался жестоким ко мне, крепкою рукою враждуешь против меня. Ты поднял меня и заставил меня носиться по ветру и сокрушаешь меня (30.20-22).
Иов обращается к Господу, и смысловое ударение — ударение веры — вновь облекает его обращение... Последний вопль: невиновный Иов примет и обвинительный акт, и приговор, будь они представлены ему Творцом открыто.
Вот мое желание, чтобы Вседержитель отвечал мне, и чтобы защитник мой составил запись. Я носил бы ее на плечах моих и возлагал бы ее, как венец; объявил бы ему число шагов моих, сблизился бы с ним, как с князем (31.35-37).