О т ­с т у ­п ­л е ­н и е. Ра­вен­ст­во — тай­на фи­ло­со­фии, ра­цио­наль­ной фи­ло­со­фии. Без­от­вет­ст­вен­ность, ду­хов­ная лень — выс­шее бла­жен­ст­во пад­ше­го че­ло­ве­ка. Че­ст­но за­ду­мать­ся — для не­го страш­нее все­го на све­те. Му­чи­тель­но за­ду­мать­ся да­но лишь из­бран­но­му. За­то вся­ко­муда­но по­стичь за­ко­ны пра­виль­ной сис­те­мы; чем боль­ше вре­ме­ни, усид­чи­во­сти, ста­ра­ния (и толь­ко!) бу­дет за­тра­че­но — тем бо­лее слож­ные по­ня­тия бу­дут ус­вое­ны — и так до вер­шин диа­лек­ти­ки. И то­гда на­сту­пит ко­нец, то­гда мож­но бу­дет не ду­мать, и груз от­вет­ст­вен­но­сти сва­лит­ся с плеч. О чем ду­мать, за что от­ве­чать, ко­гда выс­шая ис­ти­на рав­но обя­за­тель­на для всех и со­дер­жит го­то­вую фор­му­лу (хо­тя фи­ло­со­фы изо всех сил от­би­ва­ют­ся от это­го по­след­не­го след­ст­вия) на все слу­чаи жиз­ни! — «В нау­ке нет ши­ро­кой стол­бо­вой до­ро­ги; лишь тот дос­ти­га­ет ее сияю­щих вер­шин, кто без ус­та­ли ка­раб­ка­ет­ся по ее уз­ким ка­ме­ни­стым тро­пам». (Маркс.— Эти сло­ва бе­лым по крас­но­му на пла­ка­тах ук­ра­ша­ют со­бой со­вет­ские на­уч­ные уч­ре­ж­де­ния). Но «ка­раб­кать­ся»-то вся­киймо­жет. Во­прос лич­ной ода­рен­но­сти — ста­но­вит­ся лишь во­про­сом о ко­ли­че­ст­ве вре­ме­ни, усид­чи­во­сти, ста­ра­ния, не­об­хо­ди­мо­го для ус­вое­ния. Внеш­няя «слож­ность» фи­ло­со­фии — лишь ма­ги­че­ский ри­ту­ал, зав­ле­каю­щий не­по­свя­щен­ных. Фи­ло­со­фия на де­ле зо­вет лю­бо­гок «сияю­щим вер­ши­нам», на ко­то­рых сла­бо­му да­но бу­дет от­дох­нуть от от­вет­ст­вен­но­сти, силь­но­му же — так­же ос­во­бо­ж­ден­но­му от лич­ной от­вет­ст­вен­но­сти — в ру­ки дан бу­дет меч диа­лек­ти­ки для по­ко­ре­ния ми­ра.— «Диа­лек­ти­ка есть та­кая же “си­ла”, как и си­ла фи­ло­соф­ская, есть та­кое же смер­то­нос­ное ору­жие, как меч или стре­ла. Нуж­но толь­ко вла­деть им, и весь мир бу­дет у тво­их ног» /56/.— Ус­по­кое­ние — сла­бым, меч — силь­ным, и вза­мен ни с тех, ни с дру­гих не спра­ши­ва­ет­ся ни­ка­кой от­вет­ст­вен­но­сти, глав­ное же — то и дру­гое да­ет­ся вне вся­кой за­ви­си­мо­сти от лич­но­го да­ра! Вот ра­вен­ст­во, ко­то­рое в се­бе та­ит фи­ло­со­фия. Вот по­че­му ку­ми­ры фи­ло­со­фии внеш­не столь час­то вы­гля­дят уро­да­ми, ли­бо тра­ди­ци­он­но изо­бра­жа­ют­ся та­ко­вы­ми (Со­крат). Суть этой из­вра­щен­ной сим­во­ли­ки — «кто был ни­чем, тот ста­нет всем». В этом — тай­ный па­фос фи­ло­со­фии как та­ко­вой...— «Че­ло­век сам по се­бе ра­зу­мен; в этом за­клю­ча­ет­ся воз­мож­ность рав­но­пра­вия всех лю­дей...» /Ге­гель. Эн­цик­ло­пе­дия фи­ло­соф­ских на­ук, т. 3. Фи­ло­со­фия ду­ха, § 393, при­бав­ле­ние.— М., 1977, с. 59/. — «Свое­об­ра­зию че­ло­ве­ка не сле­ду­ет по­это­му при­да­вать чрез­мер­но боль­шо­го зна­че­ния» /там же, при­бав­ле­ние, § 395.— Указ. изд. с. 74/.— «По­это­му са­мый факт та­лан­та нель­зя еще це­нить вы­ше ра­зу­ма...» /там же, с. 75/.— А твор­че­ст­во, как ни бей­ся, за­ви­сит от лич­но­го да­ра. т. е. от во­ли Бо­га, Чьи пу­ти не­ис­по­ве­ди­мы пе­ред ра­зу­мом. Твор­че­ст­во не стре­мит­ся ни к без­от­вет­ст­вен­ной ата­рак­сии, ни к без­от­вет­ст­вен­ной аг­рес­сии. Твор­че­ст­во не зна­ет и не хо­чет ус­по­кое­ния, ищет веч­но и му­чи­тель­но, при том же — к чес­ти твор­че­ст­ва и не в при­мер по­зна­нию — ка­ж­дый раз на­хо­дит те ра­дость и бла­жен­ст­во, ко­то­рые от по­зна­ния скры­ты... Ра­вен­ст­вом же здесь и не пах­ло ни­ко­гда.

По­то­му-то, иг­рая на чув­ст­вах за­ви­ст­ли­вых обы­ва­те­лей, фи­ло­со­фы до­би­лись то­го, что твор­че­ст­во вну­ша­ет по­доз­ре­ние, фи­ло­со­фия же — ес­ли не по­ни­ма­ние, то, по край­ней ме­ре, ува­же­ние и страх...

5

«В о ­п р о с. За­ме­ча­ли ли ве­ли­кие фи­ло­со­фы у се­бя са­мих про­ти­во­ре­чия? Или толь­ко их пре­ем­ни­ки эти про­ти­во­ре­чия за­ме­ча­ли, а им ка­за­лось, что про­ти­во­ре­чий нет? Я го­во­рю о Пла­то­не, Ари­сто­те­ле, Пло­ти­не. Ко­неч­но, за­ме­ча­ли, но нис­коль­ко не огор­ча­лись: зна­ли, что не в этом де­ло» /254/.

Вы­ска­зав­шись та­ким об­ра­зом, Шес­тов пе­ре­стра­хо­вы­ва­ет­ся и pro domo sua. По­это­му бы­ло бы глу­по ло­вить Шес­то­ва на про­ти­во­ре­чи­ях. Но бе­да при­хо­дит час­то от­ту­да, от­ку­да мень­ше все­го ее ожи­да­ешь. И стра­ст­ная про­по­ведь Шес­то­ва те­ря­ет убе­ди­тель­ность не столь­ко из-за про­ти­во­ре­чи­во­сти, сколь­ко из-за... раз­ду­ва­ния про­ти­во­ре­чий чу­жих. И это — Шес­тов, ве­ли­кий нис­про­вер­га­тель за­ко­на про­ти­во­ре­чия!

Све­жий ве­тер гу­ля­ет на стра­ни­цах, ко­то­рые Шес­тов по­свя­ща­ет ве­ре — то есть от­но­ше­ни­ям че­ло­ве­ка с Бо­гом. По­тря­са­ет и гно­сео­ло­ги­че­ский пе­ре­во­рот, со­вер­шен­ный Шес­то­вым — то есть его вме­ша­тель­ст­во в от­но­ше­ния че­ло­ве­ка с соб­ст­вен­ным ра­зу­мом. Но, ко­гда Шес­тов пе­ре­хо­дит к от­но­ше­ни­ям ме­ж­ду людь­ми,— речь его слов­но вы­ды­ха­ет­ся. В эти­ке Шес­тов си­лен лишь как от­ри­ца­тель, как оп­по­нент Со­кра­та и Спи­но­зы, Ари­сто­те­ля и Ге­ге­ля, в ос­таль­ном его со­об­ра­же­ния здесь час­то смот­рят­ся на­ду­ман­ной де­ка­дент­ской ри­сов­кой.

По­хо­же, что змей кн. Бы­тия по­пы­тал­ся отом­стить Шес­то­ву за то, что тот от­вер­нул­ся от его гно­сео­ло­ги­че­ских со­блаз­нов...

Пер­вое про­ти­во­ре­чие, об­на­ру­жен­ное Шес­то­вым там, где оно, быть мо­жет, ни­ко­гда и не су­ще­ст­во­ва­ло,— есть про­ти­во­ре­чие ме­ж­ду лич­ной ис­ти­ной и со­бор­но­стью.

Со­бор­ность бы­ла зна­ме­нем «рус­ско­го ре­ли­ги­оз­но­го ре­нес­сан­са». Во­пло­ще­ни­ем этой меч­ты стал Со­бор 1917 го­да, из­брав­ший Пат­ри­ар­ха Ти­хо­на. Дух то­го Со­бо­ра был на­де­ж­дой луч­ших сил рус­ско­го об­ще­ст­ва — на­де­ж­дой, по­силь­но про­ти­во­сто­яв­шей на­чи­нав­ше­му­ся в те же дни кро­ва­во­му кош­ма­ру. Для Шес­то­ва же со­бор­ность ас­со­ции­ро­ва­лась ис­клю­чи­тель­но со «все­мством» (иро­ни­че­ское сло­веч­ко Дос­то­ев­ско­го).

Ис­ти­ны, дос­туп­ные мно­гим, «...уже при­над­ле­жат не нам, а всем, то­му «все­мству», ко­то­рое так не­на­ви­дит Дос­то­ев­ский и ко­то­рое Со­ловь­ев, друг и уче­ник Дос­то­ев­ско­го, /.../ под ме­нее оди­оз­ным на­зва­ни­ем со­бор­но­сти, сде­лал крае­уголь­ным кам­нем сво­его ми­ро­воз­зре­ния» /266/.— И еще о «все­един­ст­ве», рас­про­стра­нен­ной идее в рус­ской фи­ло­со­фии на­ча­ла ве­ка: «Ста­ло быть, идея все­един­ст­ва есть идея со­вер­шен­но лож­ная; т. к. фи­ло­со­фия обыч­но без этой идеи обой­тись не мо­жет, то /.../ — на­ше мыш­ле­ние по­ра­же­но тяж­кой бо­лез­нью, от ко­то­рой мы долж­ны ста­рать­ся все­ми си­ла­ми из­ба­вить­ся. Мы все за­бо­тим­ся о ги­гие­не на­шей ду­ши, в уве­рен­но­сти, что наш ра­зум здо­ро­вый. Но на­чи­нать на­до с ра­зу­ма — и ра­зум дол­жен воз­ло­жить на се­бя це­лый ряд обе­тов. И пер­вый обет — воз­дер­жа­ния от слиш­ком ши­ро­ких при­тя­за­ний. О един­ст­ве или да­же о един­ст­вах — ку­да ни шло — ему еще раз­го­ва­ри­вать не воз­бра­ня­ет­ся. Но от все­един­ст­ва — при­дет­ся от­ка­зать­ся» /267/.— Нет со­мне­ния, что для Шес­то­ва та­кое «все­един­ст­во» и со­бор­ность — од­но и то же: не­что, от­ме­чен­ное про­кля­той пе­ча­тью «все­мства». На де­ле это — не впол­не од­но и то же. Все­един­ст­во спо­соб­но к ме­ха­ни­че­ско­му уст­рое­нию — со­бор­ность ие­рар­хич­на. Глав­ное же: чем бы ни ру­ко­во­дство­вал­ся в сво­их рас­су­ж­де­ни­ях Вла­ди­мир Со­ловь­ев — со­бор­ность у хри­сти­ан ос­но­вы­ва­ет­ся не на по­треб­но­стях ра­зу­ма, но на по­треб­но­стях ве­ры.

«Вдруг» нам от­кры­ва­ет­ся ос­ле­пи­тель­ная, столь же но­вая, как и не­ожи­дан­ная ис­ти­на: как древ­ние уз­на­ва­ли бо­гов по то­му при­зна­ку, что они не ка­са­лись но­га­ми зем­ли, так и ис­ти­ну мож­но от­ли­чить по то­му, что она не до­пус­ка­ет при­зна­ния «всех», что при­зна­ние ли­ша­ет ее той бо­же­ст­вен­ной лег­кой по­сту­пи, ко­то­рая, прав­да, свой­ст­вен­на толь­ко бес­смерт­ным, но ко­то­рую смерт­ные все­гда це­ни­ли вы­ше все­го на све­те» /256/.

Ос­ле­пи­тель­ная ис­ти­на эта пред­став­ля­ет­ся не­сколь­ко вздор­ной. Об­щее при­зна­ние бес­пре­ко­слов­но ас­со­ции­ру­ет­ся у Шес­то­ва со все­мством. Ес­ли бы ска­за­но бы­ло, что — во-пер­вых — об­щее при­зна­ние не го­дит­ся в ка­че­ст­ве кри­те­рия ис­ти­ны, во-вто­рых — ис­ти­на мо­жет обой­тись (и об­хо­дит­ся) без об­ще­го при­зна­ния, в-треть­их, на­ко­нец — в из­вест­ной нам ис­то­рии ис­ти­на, как пра­ви­ло, бы­ла со сла­бым мень­шин­ст­вом и про­тив силь­но­го боль­шин­ст­ва,— спо­рить бы­ло бы не­за­чем. И до­воль­но бы­ло бы та­ких со­об­ра­же­ний, да­бы рас­счи­тать­ся со «все­мством». Од­на­ко к че­му это ка­те­го­рич­ное «не до­пус­ка­ет».— За­чем быть ис­ти­не «по не­об­хо­ди­мо­сти» по­ра­жен­че­ской?

И, ес­ли силь­ный час­то ока­зы­ва­ет­ся не­прав,— вы­те­ка­ет ли из это­го, что пра­вый на­все­гда обя­зы­ва­ет­сяк сла­бо­сти?

Ве­ет от все­го это­го ка­ким-то упад­ком. Шес­то­ву бы­ло яс­нее, не­же­ли про­чим, от­кры­то: мни­мое «фи­ло­соф­ское» вы­со­ко­ме­рие пе­ред ужа­са­ми бы­тия скры­ва­ет на де­ле бес­по­мощ­ность пе­ред эти­ми ужа­са­ми. Не слу­чи­лось ли здесь и с ним са­мим че­го-то по­доб­но­го? Блуд­ный сын, как от­кры­лось Шес­то­ву, «не все­гда... а толь­ко ино­гда» ми­лее вер­но­го... По­хо­же, что куль­тур­ное оди­но­че­ст­во Шес­то­ва, тра­ги­че­ский жиз­нен­ный путь его, не­ук­лон­но со­вер­шав­ший­ся «вре­ме­ни во­пре­ки»,— над­ла­мы­ва­ли из­ряд­но си­лы фи­ло­со­фа. Чер­ты де­ка­дент­ской по­зы под­дер­жи­ва­лись и об­щей ат­мо­сфе­рой жиз­ни Шес­то­ва: мо­ло­дость вбли­зи рус­ских сим­во­ли­стов, ста­рость на «за­ка­те Ев­ро­пы»...

«Так что, ес­ли кри­те­риу­мом обык­но­вен­ных на­уч­ных ис­тин яв­ля­ет­ся воз­мож­ность сде­лать их для всех обя­за­тель­ны­ми, то для ис­тин ве­ры при­хо­дит­ся ска­зать, что они толь­ко в том слу­чае есть на­стоя­щие ис­ти­ны, ес­ли они мо­гут и уме­ют об­хо­дить­ся без со­гла­сия лю­дей, ко­гда они рав­но­душ­ны и к при­зна­нию, и к до­ка­за­тель­ст­вам» /261/.

«Мо­гут и уме­ют» — да; еще точ­ней бы­ло бы ска­зать: «не бо­ят­ся» люд­ско­го не­со­гла­сия. Бог с ни­ми и с до­ка­за­тель­ст­ва­ми. Но: рав­но­душ­нык при­зна­нию? От­ку­да это рав­но­ду­шие, бу­к­валь­ная эта стои­че­ская ата­рак­сия? Не из то­го ли са­мо­го ис­точ­ни­ка — из бес­по­мощ­но­сти пе­ред тем, что taЩЩ; oujk e[jЖ hJmi`n? Ведь как-ни­как от­су­т­ст­вие при­зна­ния для че­ло­ве­ка ода­рен­но­го (а ве­ра есть дар) — тра­ге­дия; дру­гое де­ло, что мож­но не бо­ять­сятра­ге­дии! Рав­но­ду­шие — во вся­ком слу­чае ни при чем.