И с ­т о­ р и я к а к у р о к и б о р ь ­б а. Ис­ход борь­бы не­ясен (хо­тя са­мый ко­нец ее при­от­крыт в Апо­ка­лип­си­се). Здесь раз­ли­та сво­бо­да и здесь до­воль­но мес­та слу­чай­но­сти... Ес­ли «смысл» и «ра­зум­ность» — не од­но и то же, то в та­комосоз­на­нии ир­ра­цио­наль­ность ис­то­рии во­все не то­ж­де­ст­вен­на от­сут­ст­вию в ис­то­рии смыс­ла, за­мыс­ла.

Шес­тов­ское от­но­ше­ние ко злу, ко­то­рое сле­ду­ет из­гнать из ми­ра, его ос­нов­ное пред­став­ле­ние о са­мой фи­ло­со­фии как о «ве­ли­кой и по­след­ней борь­бе»,— раз­ве, по­вто­рюсь, не пло­до­нос­ная поч­ва для об­нов­лен­ной фи­ло­со­фии ис­то­рии? Кро­ме то­го — раз­ве сам Шес­тов не по­ло­жил на­ча­ла этой об­нов­лен­ной фи­ло­со­фии, вдох­но­вен­но вос­соз­дав об­раз од­ной из глав­ных ис­то­ри­че­ских сил, тен­ден­ций — а имен­но, ра­цио­на­лиз­ма? И раз­ве осоз­на­ние ра­цио­на­лиз­ма как при­ну­ж­де­ния— не есть ис­то­ри­че­ское по су­ще­ст­ву осоз­на­ние? Све­жесть шес­тов­ской мыс­ли са­ма так и про­сит­ся на про­стор ис­то­рии!

Зло, при­сут­ст­вую­щее в ми­ре, все­гда бы­ло цен­траль­ной те­мой ис­то­рио­со­фии.

«С та­кой же (как и «не­со­тво­рен­ную ис­ти­ну».— А.С.) бес­печ­но­стью при­ня­ла сред­не­ве­ко­вая фи­ло­со­фия от гре­ков их уче­ние о том, что зло есть толь­ко от­сут­ст­вие до­б­ра, privatio boni. Для то­го, кто хо­чет по­нять (intelligere) зло, та­кое объ­яс­не­ние пред­став­ля­ет­ся со­вер­шен­но удов­ле­тво­ри­тель­ным, ибо сво­ей це­ли оно бо­лее или ме­нее дос­ти­га­ет. Зло ес­те­ст­вен­но воз­ник­ло в ми­ре, ка­ко­го еще объ­яс­не­ния мож­но тре­бо­вать? /.../ Ведь смысл вся­ко­го «по­ни­ма­ния» и «объ­яс­не­ния» со­сто­ит имен­но в том, что­бы по­ка­зать, что то, что есть, не мог­ло и не мо­жет быть иным, чем оно есть. /.../ Но ведь иу­део-хри­сти­ан­ская фи­ло­со­фия, по­сколь­ку она при­об­щи­лась к «от­кро­вен­ной» ис­ти­не, име­ла сво­им на­зна­че­ни­ем не ук­ре­пить, а на­все­гда пре­одо­леть идею не­из­беж­но­сти. /.../ Зло объ­яс­нен­ное не пе­ре­ста­ет быть злом. «Malum» как «privatio boni» не ме­нее от­вра­ти­тель­но и не­вы­но­си­мо, чем зло ни­чем не объ­яс­нен­ное. И в Пи­са­нии от­но­ше­ние ко злу со­всем иное: оно хо­чет не объ­яс­нить, а ис­тре­бить зло, вы­кор­че­вать его с кор­ня­ми из бы­тия: пе­ред ли­цом биб­лей­ско­го Бо­га — зло пре­вра­ща­ет­ся в ни­что» /205/.

Здесь уме­ст­но про­вес­ти чрез­вы­чай­но су­ще­ст­вен­ное со­пос­тав­ле­ние.— Маркс: «Фи­ло­со­фы лишь раз­лич­ным об­ра­зом объ­яс­ня­ли мир, но де­ло за­клю­ча­ет­ся в том, что­бы из­ме­нить его». /К. Марск и Ф. Эн­гельс. Соч., изд. 2, т. 3, с. 4/.— Шес­тов: «...не объ­яс­нить, а ис­тре­бить зло...»

В о - п е р ­в ы х, в этом со­пос­тав­ле­нии рас­кры­ва­ет­ся страш­ный кри­зис ра­цио­наль­ной фи­ло­со­фии: ее нис­про­вер­га­ют од­но­вре­мен­но с двух про­ти­во­по­лож­ных сто­рон, ис­поль­зуя для это­го со­вер­шен­но оди­на­ко­вые вы­ра­же­ния. При­чем яс­но, что, ес­ли не оп­ро­верг­нуть ее с од­ной сто­ро­ны — она не­ми­нуе­мо бу­дет оп­ро­верг­ну­та с про­ти­во­по­лож­ной. И яс­но, что оп­ро­верг­ну­тая она бу­дет не в пла­не «объ­яс­не­ний, но — в пла­не «из­ме­не­ний»: мар­ксизм на прак­ти­ке на­гляд­но по­ка­зал это! Как пи­сал о со­вре­мен­ни­ках сам Шес­тов: «И злят­ся, нуж­но ду­мать, по­то­му же, по­че­му злит­ся спя­щий, ко­гда его рас­тал­ки­ва­ют. Ему спать хо­чет­ся, а кто-то при­ста­ет: про­снись. И че­го сер­дят­ся? Все рав­но веч­но спать нель­зя. Не я рас­тол­каю (на это, прав­ду ска­зать, я не рас­счи­ты­ваю), все рав­но при­дет час и кто-то дру­гой уже не сло­вом, а ина­че, со­всем ина­че, ста­нет бу­дить, и ко­му про­снуть­ся по­ла­га­ет­ся, тот про­снет­ся» /231/.

В о - в т о ­р ы х: чем от­ли­ча­ют­ся «из­ме­не­ния» Мар­кса — от «ис­треб­ле­ния», ко­то­ро­го (во­след Пи­са­нию) тре­бу­ет Шес­тов? — «Ни­чем»,— ра­до­ст­но от­ве­ча­ет на по­доб­ные во­про­сы на­ша ин­тел­ли­ген­ция; здесь она глу­бо­ко­мыс­лен­но от­ме­ча­ет опас­ное «схо­ж­де­ние край­но­стей»; этой фор­му­лой она за­щи­ща­ет­ся от обя­зан­но­сти мыс­лить от­вет­ст­вен­но; и на этой са­мой ос­но­ве соз­да­ет она свои при­ми­тив­ные ми­фы (на­счет то­го, что «всю­ду пло­хо», или «все­гда все од­но и то же», или же — бо­лее кон­крет­но — о «на­цио­нал-боль­ше­виз­ме Сол­же­ни­цы­на»). По­это­му уме­ст­но от­ве­тить на про­стой в об­щем-то во­прос рас­про­стра­нен­но. Раз­ли­чие внут­ри при­ве­ден­но­го со­пос­тав­ле­ия — на де­ле про­па­ст­ное.

Что ка­са­ет­ся ц е ­л и: у «из­ме­няю­ще­го» Мар­кса она при­мер­но та же, что у «объ­яс­няю­щих» фи­ло­со­фов. Это — уто­пия, на­си­лие над ис­то­ри­ей, цар­ст­во ра­зу­ма, где не бу­дет мес­та ни Бо­же­ст­вен­но­му, ни че­ло­ве­че­ско­му про­из­во­лу, сво­бо­ды не бу­дет, во­об­ще не бу­дет ни Бо­га, ни да­же (в преж­нем по­ни­ма­нии сло­ва) че­ло­ве­ка. Не­да­ром мар­кси­ст­ский иде­ал так по­хо­дит на все уто­пии, на­чи­ная с пла­то­но­вой.— Шес­тов же име­ет це­лью сво­бо­ду ве­рую­ще­го че­ло­ве­ка ото всех ви­дов «ра­зум­но­го» при­ну­ж­де­ния под по­кро­ви­тель­ст­вом Бо­же­ст­вен­но­го про­из­во­ла — и в этом он про­ти­во­сто­ит не толь­ко по­бе­до­нос­но «из­ме­няю­ще­му» Мар­ксу, но и не­удач­ли­во «объ­яс­няв­шим» до Мар­кса фи­ло­со­фам.

Что ка­са­ет­ся с р е д с т в: уже дос­та­точ­но ясен бес­че­ло­веч­ный путь «из­ме­не­ний» ми­ра по Мар­ксу. Шес­тов же пи­шет: «Из /.../ ужа­сов бы­тия /.../ вы­ко­вы­ва­ет­ся страш­ный «Бо­жий мо­лот» про­ро­ков и Лю­те­ра. Н о м о л о т э т о т н а п р а в л е н н е п р о т и в ж и в о г о ч е л о в е к а (раз­ряд­ка моя.— А.С.)...» /153/.— Про­тив ко­го же? Про­тив ра­зу­ма с его при­ну­ж­даю­щи­ми ис­ти­на­ми. Про­тив «чу­до­ви­ща», «не убив ко­то­ро­го, че­ло­век не мо­жет жить» (Лю­тер).

Итак, с од­ной сто­ро­ны ра­цио­на­лизм нис­про­вер­га­ет­ся на­си­ли­ем и кро­вью; при­чем — вот па­ра­докс! — нис­про­вер­га­ет­ся во имя его же, ра­цио­на­лиз­ма, древ­ней меч­ты. С дру­гой же сто­ро­ны ра­цио­на­лизм долж­на со­кру­шить (и со­кру­шить — вот па­ра­докс! — до ос­но­ва­ния) «ве­ли­кая и по­след­няя борь­ба» как

и д е й н а я борь­ба в са­мом что ни на есть вы­со­чай­шем смыс­ле сло­ва.

* * *

«Цар­ст­во Бо­жие, как ска­за­но, бе­рет­ся си­лой» /273/.

На­ше вре­мя — гран­ди­оз­ная прит­ча, ра­зыг­ры­ваю­щая­ся на аре­не ми­ра. На­де­ж­ды и стра­хи, быв­шие в XIX ве­ке дос­тоя­ни­ем фан­та­зе­ров, пи­са­те­лей, ка­би­нет­ных уче­ных,— об­ре­ли ны­не гру­бую ре­аль­ность, ос­на­сти­лись сред­ст­ва­ми мас­со­во­го унич­то­же­ния, на­рек­лись име­на­ми во­ж­дей, го­су­дарств и по­ли­ти­че­ских пар­тий. Идеи про­шло­го пред­ста­ют на­ше­му со­вре­мен­ни­ку в уп­ро­щен­ном, по­рой обез­обра­жен­ном ви­де — за­то с не­срав­нен­ной на­гляд­но­стью. То, за что пре­ж­де при­хо­ди­лось рас­пла­чи­вать­ся на­пря­же­ни­ем мыс­ли,— ны­не тре­бу­ют в уп­ла­ту че­ло­ве­че­ских жиз­ней. Судь­ба че­ло­ве­че­ской мыс­ли се­го­дня то и де­ло ре­ша­ет­ся в го­ло­вах и не в уни­вер­си­тет­ских ау­ди­то­ри­ях. Ре­ша­ет­ся она там, где ре­ша­ет­ся судь­ба са­мо­го че­ло­ве­ка...