возможности боевого применения этого самолета. Может быть, мы его недооцениваем.

— Это корректировщик? — Кочановский нахмурился. — Я сразу вам скажу, в любом

случае он лучше совсем уж устаревших бипланов Р-5.

— Хотите провести испытания?

— Что значит — «хочу»? Разве они не проводились?

— Настоящие испытания? Нет. Мы еще не успели.

2 марта 1942 года, Иваново

Майор Кочановский поднял «американца» в воздух.

Отдел боевой подготовки Главного управления начальника артиллерии Красной Армии,

получив инициативу летчиков, выдал задание на испытательные полеты «Кертисса».

(Название «Сова» в Красной Армии не прижилось).

Кочановский посадил самолет через полчаса. Пока комиссия снимала показания с

приборов, Кочановский писал набросок отчета:

— Обзор хороший, кабина просторная — в случае чего можно взять третьего человека, то

есть самолет пригоден для заброски десанта. Что плохо — бронезащиты никакой,

вооружение слабое. В общем, «Кертисс» можно взять на вооружение корректировочных

эскадрилий. Но только тут надо с умом: на территорию противника залетать не стоит,

корректировать огонь лучше из расположения своих войск. Ну, или летать по ночам.

— На то они и «Совы», — заметил Смоляров.

— А можно, кстати, и усилить вооружение и установить броню, — добавил Кочановский.

— Тогда самолет станет тяжелее, — резонно указал Смоляров. — Пока ничего менять не

будем, а там — по обстоятельствам.

12 марта 1942 года, Кинешма

— Младший лейтенант Мухар грохнул «Кертисс»! — доложил дежурный по аэродрому.

Майор Акуленко стукнул кулаком по столу:

— Сам-то жив? Я с ним еще разберусь!

На самом деле он был почти доволен: обучение всех трех эскадрилий, вооруженных

«Кертиссами», шло интенсивно. Если пилоты начали ломать самолеты, значит, чувствуют

себя на них достаточно уверенно.

Мухар потерял ориентировку в полете, горючего ему не хватило, и самолет, посаженный в

чистом поле, потребовал капитального ремонта...

29 марта 1942 года, аэродром Иваново — аэродром Плеханово

— Мы летим под Ленинград! — сказал командир звена младший лейтенант Петр

Жилинский. — Все вы, товарищи, понимаете, что это значит.

Летных часов на «Кертиссах» у всех было мало — не более шести. Но «американец»

показал себя машиной покладистой, так что проблем возникнуть не должно.

Лишь бы не встретить вражеские истребители...

Но неприятности у Двенадцатой эскадрильи начались раньше: подвела «каракатица».

— Афоничкин, как садишься! — Жилинский сжал кулак. Промежуточная посадка в

Череповце оказалась для одного из самолетов «роковой»: «Кертисс» младшего лейтенанта

Афоничкина перевернулся, повредил стойку шасси, стабилизатор и мотор.

Афоничкин выбрался наружу, помог вылезти летнабу.

Как многие «слабые» машины, «Кертисс» сам бился, но экипаж не убивал.

— Остаешься в Череповце, — приказал Жилинский. — После дозаправки летим дальше

впятером.

И снова в путь, к Ленинграду.

Пять корректировщиков «Кертисс» уже подходили к Плеханово. Вечерело.

— «Мессеры»!

Пять немецких истребителей против пяти тихоходных, практически беззащитных

корректировщиков.

— Уходите! — отдал приказ Жилинский. — Иду на таран.

Он направил свой самолет прямо на Bf.109.

— Самуил, прыгай! — в последний момент крикнул Жилинский своему летнабу.

Самуил Новорожкин вывалился из кабины, дернул кольцо, и парашют раскрылся. Он не

видел, как падает «Кертисс», как вместе с ним валится на землю «Мессершмитт».

...О том, что комсомолец Петр Жилинский героически погиб, спасая своих товарищей,

летнаб узнал позднее, в госпитале.

12 мая 1942 года, аэродром Сосновка

Командир эскадрильи старший лейтенант Пропп ждал молча.

Три корректировщика «Кертисс» продолжали работу. После поломки в Череповце и

тарана Жилинского еще один «Кертисс» угробил сам Пропп: потерял управление на

высоте в тридцать метров и свалился на левое крыло.