А. М. Горьким издательство «Всемирная литература».

Здесь я вторично встретился с Блоком 3. Он узнал меня

и первый подошел поздороваться.

— Ну как? Вам и в самом деле понравилась моя поэма?

Я начал говорить с прежней горячностью, по он оста­

новил меня и перевел разговор на университетские дела.

Он расспрашивал о филологическом факультете, о знако­

мых профессорах, о предметах курса. Все это, казалось,

живо интересовало его. Говорил он просто, по-товарищески,

без всякой тени снисхождения к моему юному виду. По­

мню, это произвело на меня сильнейшее впечатление.

Блоку вообще было в высшей степени свойственно то,

что принято называть деликатностью, воспитанностью.

Не помню случая, чтобы он дал понять собеседнику, что

в каком-то отношении стоит выше его. И вместе с тем

он никогда не поступался ни личным мнением, ни уста­

новившимся для него отношением к предмету беседы.

Прямота и независимость суждений обнаруживали в нем

искренность человека, но желающего ни в чем кривить

душой. Он был естественным в каждом своем жесте и

не боялся, что его смогут понять ложно или превратно.

Теперь мне часто приходилось видеть Блока — не ре­

же двух-трех раз в неделю. Он был членом редколлегии

издательства и неизменно приходил на все заседания,

хотя это и давалось ему с трудом: его уже мучила бо­

лезнь сердца. Идти надо было пешком чуть ли не через

весь город, с Пряжки на Моховую. Но блоковская акку­

ратность давно уже никого не удивляла. Ровно в час

дня он поднимался по крутой лестнице и отдыхал на

площадке, переживая теснившую грудь одышку.

Теперь он мало чем напоминал романтический порт­

рет своей молодости. Глубокие морщины симметрично

легли у плотно сжатых губ, волосы стали реже и замет­

но потускнели, но все так же готовы были виться упря­

мыми кольцами, оставляя свободным высокий и прекрас­

ный лоб. Лицо было темным, как бы навсегда сохранив­

шим коричневый оттенок неизгладимого загара. Сквозило

в этих глазах что-то неугасимо светлое, не побежденное

жизнью, и казалось, что этому суровому, мужественному

лицу, несмотря на сумрачный отпечаток прожитых лет,

свойственна вечная юность.

200

Говорил Блок медленно и затрудненно, как бы поды­

скивая слова, даже когда оживлялся в беседе. Все в его

речи: интонации, построение фразы — дышало неповто­

римым своеобразием. Его затрудняла штампованная бой­

кость обычных речевых оборотов, и он избегал их, где

только мог. Отсюда — впечатление исключительной све­

жести и искренности всего произносимого им. И еще

одна бросавшаяся в глаза особенность: что бы Блок ни

говорил, даже самые простые ф р а з ы , — всегда за его сло­

вами ощущалось больше, чем ему хотелось в эту минуту

сказать. Беседовать с Блоком было нелегко. Он, казалось,

взвешивал каждое слово и обязывал к этому других.

Его интонации постепенно, незаметно и неуклонно втя­

гивали в свой, особый тон, заставляли подчиняться если

не тому же строю мыслей, то, во всяком случае, какой-

то неуловимой, только им присущей «музыке».

И тут становилось понятным, что пресловутая слож­

ность блоковской поэтической речи органически ему при­

суща даже во всех обычных движениях души. В ней

ничего не было от позы, от литературной манеры.

Просто он не мог мыслить и выражаться иначе.

И вместе с тем Блок не производил впечатления че­

ловека, болезненно отрешенного от мира. Напротив —

все в его крепкой, коренастой фигуре дышало спокойст­

вием и уверенностью.

Обветренная смугловатость, острые светлые глаза,

светлые спутанные волосы, наконец белый свитер, кото­

рый плотно обтягивал под пиджаком крепкую грудь,

делали его похожим на моряка-скандинава или на чело­

века, привыкшего к лыжам, к парусному спорту. Типич­

но городского было в нем мало, и трудно мне предста­