Шрифт:
ла сюрприз! Вы посмотрите только! Это чай! Самый на
стоящий чай, довоенного образца. Фирмы «Высоцкий и
сыновья». И всего только двадцать тысяч на керенки!
Отдаю себе в убыток. Только для вас...
Чай, а тем более настоящий, был в те времена исклю
чительной редкостью. Александр Александрович проявил
должный интерес к предназначенному для него сюрпризу
и тотчас же приобрел его. Довольный своей покупкой, он
все время вертел ее в руках, не расставаясь с ней даже
на очередном заседании, томительном и скучном. Блок,
прислушиваясь к журчанию какого-то профессорского
доклада, не выдержал и с любопытством распечатал
обложку плотного цибика. Под ней оказалась вторая, не
менее яркая и пестрая. Он снял и ее. Под второй облож
кой обнаружилась третья. Изумление отразилось на лице
Блока. Поспешно он начал снимать одну обложку за дру
гой. Пакетик чая оказался подобен кочану капусты. Уже
образовалась на столе целая груда снятой бумаги, пока
наконец не очутилась в руках Блока небольшая горсточ
ка сухого рыжеватого чая, едва достаточная для един
ственной заварки.
С бумагами под мышкой и с этой жалкой горсточкой
на ладони, покрасневший до кончика ушей, он ринулся к
невозмутимо сидевшей за своей стойкой коварной оболь
стительнице.
— Роза Васильевна! Что же это такое?
Но Розу Васильевну смутить было нелегко. Она уко
ризненно покачала своей величественной головой и пре
зрительно поджала толстые губы.
— Ай, ай, Александр Александрович! Такой ученый
человек, и такой еще ребенок! Надо было смотреть, что
покупаешь. Мыслимое ли это дело, чтобы настоящий чай
продавался за двадцать тысяч осьмушка, когда ему на
рынке твердая цена сто тысяч? Что же я, по-вашему,
враг своему делу?
205
Блок растерялся и не сразу нашел, что сказать... Ми
нуту спустя он произнес задумчиво:
— А ведь вы, пожалуй, правы, Роза Васильевна!
Внешность обманчива. Не следует слишком верить своим,
даже самым горячим, иллюзиям. И, во всяком случае,
надо расплачиваться за них сполна.
И отошел от нее, уже улыбаясь.
* * *
Блок возвращался домой всегда пешком. Нам было по
дороге, и я часто сопутствовал ему. Это вошло в привыч
ку. Если кому-нибудь из нас приходилось задержаться в
издательстве, мы поджидали друг друга на широком под
оконнике лестницы.
Обычно мы шли молча, обмениваясь редкими репли
ками, и все же каждый раз я уносил впечатление содер
жательной беседы — до того меткими и своеобразными
были эти краткие блоковские замечания. По природе
своей, тем более в ту эпоху, Блок был молчалив и
не любил длинных монологов.
Однажды — это было в холодный сентябрьский день —
мы шли не спеша под старыми липами, мимо Инженер
ного замка. Тяжелая стынущая вода окованной в гранит
Фонтанки чуть колыхала пустое синеватое небо. Полу
затопленные баржи, давно уже брошенные без призора,
преграждали ее сонное течение. Желтые листья медлен
но плыли мимо нас. Дикая трава буйно росла между
булыжниками запущенной набережной. Выломанные
местами звенья чугунной решетки лежали у нас на
пути.
Блок остановился и снял шляпу. Вечернее солнце тро
нуло его выцветающие, но все еще вьющиеся волосы.
— Люблю я это м е с т о , — сказал он тихо, как бы са
мому с е б е . — Вот дичает город, скоро совсем зарастет
травой, от этого будет у него какая-то особая красота.
Сейчас за ним никто не смотрит, и развалины здесь на
каждом шагу. Но разве вам грустно при виде этих руин?
Вижу, что н е т , — и это совершенно справедливо. За руи
нами всегда новая жизнь. Старое должно зарасти травой.
И будет на этом месте новый город. Как хотелось бы мне
его увидеть!
Однажды он остановился возле каменного спуска к
воде и долго следил за одним из уличных мальчуганов.